Пронзительные стихи о войне,почитаем?

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...

В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.
А где-то в людном мире
Который год подряд
Одни в пустой квартире
Их матери не спят.

Свет лампы воспалённой
Пылает над Москвой
В окне на Малой Бронной,
В окне на Моховой.
Друзьям не встать. В округе
Без них идёт кино.
Девчонки, их подруги,
Все замужем давно.

В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.
Но помнит мир спасённый,
Мир вечный, мир живой,
Серёжку с Малой Бронной
И Витьку с Моховой.

Владимир Туркин
"В окопе"
В песке лицо. Лопатка. Я.
И никого живого кроме.
Но вижу, как на муравья
С виска упала капля крови.
Солдаты мстят. А я — солдат.
И если я до мести дожил,
Мне нужно двигаться. Я должен.
За мной убитые следят.

Читаю, реву, сердце рвется на части...

Дамиана Хоть и песня. Но всегда ком в горле

www.youtube.com/watch
Вахта Памяти в Трубчевске. Ямы с солдатами и мирными жителями. На захоронении, когда началось отпевание, над кладбищем начали кружиться журавли. Круг за кругом, пока гробы не начали опускать в могилы.
Впервые увидела, как мужики плакали..

Мы это дело разом увидали –
Как роты две поднялись из земли
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталием Палычем пошли.
А солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: "Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой".
И тихо в мире, только временами
Травиночка в прицеле задрожит.
Кусочек леса редкого за нами,
А дальше – поле, Родина лежит.
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой ,
И я шепчу: "Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой".
Окопчик наш – последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном кино.
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: "Давай, Виталий Палыч,
Давай на всю катушку, дорогой!"
...Мои года, как поезда, проходят,
Но прихожу туда хоть раз в году,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,
Где солнце жарит, чтоб оно пропало,
Где не было судьбы у нас другой,
И я шепчу: "Прости, Виталий Палыч,
Прости мне, что я выжил, дорогой".

СПАСИБО за тему и стихи.

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная
Священная война!

Как два различных полюса
Во всем враждебны мы:
За свет я мир мы боремся,
Они — за царство тьмы.

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная
Священная война!

Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная
Священная война!

Не смеют крылья черные
Над Родиной летать
Поля ее просторные
Не смеет враг топтать.

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная
Священная война!

Пойдем ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой!

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная
Священная война!

Встает страна огромная,
Встает на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная
Священная война!

Дамиана

Маша, не могу найти рассказ этот((

...Мы взлетали как утки с раскисших полей:
Двадцать вылетов в сутки - куда веселей!
Мы смеялись, с парилкой туман перепутав.
И в простор набивались мы до тесноты,-
Облака надрывались, рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов.

Возвращались тайком - без приборов, впотьмах,
И с радистом-стрелком, что повис на ремнях.
В фюзеляже пробоины, в плоскости - дырки.
И по коже - озноб; и заклинен штурвал,-
И дрожал он, и дробь по рукам отбивал -
Как во время опасного номера в цирке.

До сих пор это нервы щекочет,-
Но садились мы, набок кренясь.
Нам казалось - машина не хочет
И не может работать на нас.

Завтра мне и машине в одну дуть дуду
В аварийном режиме у всех на виду,-
Ты мне нож напоследок не всаживай в шею!
Будет взлет - будет пища: придется вдвоем
Нам садиться, дружище, на аэродром -
Потому что я бросить тебя не посмею.

Правда, шит я не лыком и чую чутьем
В однокрылом двуликом партнере моем
Игрока, что пока все намеренья прячет.
Но плевать я хотел на обузу примет:
У него есть предел - у меня его нет,-
Поглядим, кто из нас запоет - кто заплачет!

Если будет полет этот прожит -
Нас обоих не спишут в запас.
Кто сказал, что машина не может
И не хочет работать на нас?!

Я стою, стою спиною к строю.
Только добровольцы - шаг вперед.
Нужно провести разведку боем.
Для чего? Кто сразу разберет.

Кто со мною? С кем идти?
Так, - Борисов, так, - Леонов,
И еще этот тип
Из второго батальона!

Мы ползем, к ромашкам припадая.
Ну-ка, старшина, не отставай!
Ведь на фронте два передних края:
Наш, а вот он, их передний край.

Так, кто со мною? С кем идти?
Так, - Борисов, так, - Леонов,
Да, еще этот тип
Из второго батальона!

Проволоку грызли без опаски.
Ночь, темно, и невидать ни зги.
В двадцати шагах чужие каски
С той же целью - защитить мозги.

Так, кто со мною? С кем идти?
Так, - Борисов, так, - Леонов,
Да, еще этот тип
Из второго батальона!

Скоро будет "Надя с шоколадом".
В шесть они подавят нас огнем.
Хорошо, нам этого и надо.
С Богом, потихонечку начнем.

С кем в другой раз идти?
Так, - Борисов, где Леонов?!
Эй, ты жив?! эй, ты, тип
Из второго батальона.

Пулю для тебя не оставляю.
ДЗОТ накрыт, и рассекречен ДОТ.
А этот тип, которого не знаю,
Очень хорошо себя ведет.

С кем в другой раз ползти?
Где Борисов, где Леонов,
Правда, жив этот тип
Из второго батальона.

Я стою спокойно перед строем.
В этот раз стою к нему лицом.
Кажется, чего-то удостоен,
Награжден и назван молодцом.

С кем в другой раз ползти?
Где Борисов, где Леонов,
И парнишка затих
Из второго батальона.

В.С. Высоцкий

Всего лишь час дают на артобстрел -
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, ну а кому - до "вышки".

За этот час не пишем ни строки -
Молись богам войны, артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так - мы штрафники,
Нам не писать: "...считайте коммунистом".

Перед атакой - водку, - вот мура!
Свое отпили мы еще в гражданку,
Поэтому мы не кричим "ура" -
Со смертью мы играемся в молчанку.

У штрафников один закон, один конец:
Коли, руби фашистского бродягу!
И если не поймаешь в грудь свинец -
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.

Ты бей штыком, а лучше - бей рукой:
Оно надежней, да оно и тише.
И ежели останешься живой -
Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг: морально мы слабы, -
За ним и лес, и города сожжены.
Вы лучше лес рубите на гробы -
В прорыв идут штрафные батальоны!

Вот шесть ноль-ноль - и вот сейчас обстрел.
Ну, бог войны, давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, а большинству - до "вышки".

Полчаса до атаки.
Скоро снова под танки,
Снова слушать разрывов концерт.
А бойцу молодому
Передали из дому
Небольшой голубой треугольный конверт.

И как будто не здесь ты,
Если почерк невесты,
Или пишут отец твой и мать...
Но случилось другое,
Видно, зря перед боем
Поспешили солдату письмо передать.

Там стояло сначала:
"Извини, что молчала.
Ждать не буду...". И все, весь листок.
Только снизу приписка:
"Уезжаю не близко,
Ты ж спокойно воюй и прости, если что!"

Вместе с первым разрывом
Парень крикнул тоскливо:
"Почтальон, что ты мне притащил?
За минуту до смерти
В треугольном конверте
Пулевое ранение я получил!"

Он шагнул из траншеи
С автоматом на шее,
От разрывов беречься не стал.
И в бою над Сурою
Он обнялся с землею,
Только ветер обрывки письма разметал.

Я - "Як"-истребитель,
Мотор мой звенит,
Небо - моя обитель,
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он - истребитель.

В этом бою мною "юнкерс" сбит,-
Я сделал с ним, что хотел.
Но тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал,
А тот, который во мне сидит,
Опять заставляет - в "штопор".

Из бомбардировщика бомба несет
Смерть аэродрому,
А кажется, стабилизатор поет:
"Мир вашему дому!"

Вот сзади заходит ко мне "мессершмитт".
Уйду - я устал от ран,
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу - решил на таран!

Что делает он, ведь сейчас будет взрыв!..
Но мне не гореть на песке -
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу из пике.

Я - главный, a сзади, ну чтоб я сгорел!-
Где же он, мой ведомый?
Вот он задымился, кивнул и запел:
"Мир вашему дому!"

И тот, который в моем черепке,
Остался один и влип.
Меня в заблужденье он ввел и в пике -
Прямо из "мертвой петли".

Он рвет на себя, и нагрузки - вдвойне.
Эх, тоже мне летчик-ас!
Но снова приходится слушаться мне,
Но это в последний раз.

Я больше не буду покорным, клянусь!
Уж лучше лежать на земле.
Ну что ж он не слышит, как бесится пульс!
Бензин - моя кровь - на нуле.

Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит! Наконец-то лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но... что это, что?! Я в глубоком пике
И выйти никак не могу!

Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезет другому.
Выходит, я напоследок спел:
"Мир вашему дому!"
"Мир вашему дому!"

Леонид Сергеев.

На горе, на горочке стоит колоколенка,
А с нее по полюшку лупит пулемет,
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой -то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу лапаем скуренными пальцами,
Пули, как воробушки, плещутся в пыли...
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли.

Тут старшой Крупенников говорит мне тоненько,
Чтоб я принял смертушку за честной народ,
Чтоб на колоколенке захлебнулся кровушкой
Растакой-разэтакий этот сукин кот.

Я к своей винтовочке крепко штык прилаживал,
За сапог засовывал старенький наган.
"Славу" третьей степени да медаль отважную
С левой клал сторонушки глубоко в карман.

Мне чинарик подали, мне сухарик бросили,
Сам старшой Крупенников фляжку опростал.
Я ее испробовал, вспомнил маму родную
Да по полю ровному быстро побежал.

А на колоколенке сукин кот занервничал,
Стал меня выцеливать, чтоб наверняка.
Да, видать, сориночка, малая песчиночка
В глаз попала лютому - дрогнула рука.

Я ж винтовку выронил да упал за камушек,
Чтоб подумал вражина, будто зацепил.
Да он, видать, был стрелянный - сразу не поверил мне
И по камню-камушку длинно засадил.

Да, видно, не судьба была пули мне испробовать...
Сам старшой Крупенников встал, как на парад.
Сразу с колоколенки, весело чирикая,
В грудь влетели пташечки, бросили назад.

Я рыдал без голоса, грыз землицу горькую,
Я бежал, не думая, в горку напрямик.
Жгла меня и мучила злоба неминучая,
Метил в колоколенку мой голодный штык.

Горочки-пригорочки, башни-колоколенки...
Что кому назначено? Чей теперь черед?
Рана не зажитая, память неубитая -
Солнышко, да полюшко, да геройский взвод.

• Товарищ генерал, вот добровольцы,
  Двадцать два гвардейца и их командир.
  Построены по вашему...
• Отставить, вольно,
  Значит, вы, ребята, пойдете впереди.
  Все сдали документы и сдали медали,
  К бою готовы, можно сказать.
  -Видали укрепления?
  -В бинокль видали.
  -Без моста, ребята, нам город не взять.

Припев:
Этот город называется Полоцк,
Он войною на две части расколот,
Он расколот на две части рекою,
Полной тихого лесного покоя.
Словно старец, он велик и спокоен,
Со своих на мир глядит колоколен.
К югу узкие поля убегают,
Белорусская земля дорогая.

• Задача такова - в город ворваться,
  Мост захватить и от взрыва спасти.
  Моста не отдавать, держаться, держаться
  До подхода наших танковых сил.
  А мы-то поспешим, мы выйдем на взгорье,
  Прикроем артиллерией смелый десант.
  Как ваша фамилия?
• Лейтенант Григорьев.
• Успехов вам, товарищ старший лейтенант.

Припев:
Этот город называется Полоцк,
Он войною на две части расколот,
Он расколот на две части рекою,
Полной тихого лесного покоя.
Словно старец, он велик и спокоен,
Со своих на мир глядит колоколен.
К югу узкие поля убегают,
Белорусская земля дорогая.

Беги вперед, беги, стальная пехота
Двадцать два гвардейца и их командир.
Драконовским огнем ревут огнеметы,
Охрана в укрепленьях предмостных сидит.
Да нет, она бежит в рассветном тумане,
Грохочут по настилу ее сапоги.
И мост теперь уж наш. Гвардейцы, вниманье!
С двух сторон враги, с двух сторон враги.

Четырнадцать атак лавой тугою
Разбились об этот малый десант.
Спасибо вам за все, товарищ Григорьев,
Командир десанта, старший лейтенант.
Вот город и река грохота полны,
И мост под танками тихо дрожит.
Товарищ генерал, приказ ваш исполнен,
Да некому об этом вам доложить.

Припев:
Этот город называется Полоцк,
Он войною на две части расколот,
Он расколот на две части рекою,
Полной тихого лесного покоя.
Словно старец, он велик и спокоен,
Со своих на мир глядит колоколен.
К югу узкие поля убегают,
Белорусская земля дорогая.

К.М. Симонов. "Песенка военных корреспондентов" (1943 г).

От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы не скитались мы в пыли.
С лейкой и с блокнотом,
А то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.
Без глотка, товарищ,
Песню не заваришь,
Так давай по маленькой нальем.
Выпьем за писавших,
Выпьем за снимавших,
Выпьем за шагавших под огнем!

Есть, чтоб выпить, повод —
За военный провод,
За У-2, за эмку, за успех.
Как пешком шагали,
Как плечом толкали,
Как мы поспевали раньше всех.
От ветров и водки
Хрипли наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
«С наше покочуйте,
С наше поночуйте,
С наше повоюйте хоть бы год!»

Там, где мы бывали,
Нам танков не давали —
Но мы не терялись никогда.
На пикапе драном
И с одним наганом
Первыми въезжали в города.
Так выпьем за победу,
За нашу газету.
А не доживем, мой дорогой,
Кто-нибудь услышит,
Снимет и напишет,
Кто-нибудь помянет нас с тобой!

БЕЗЫМЕННОЕ ПОЛЕ (1942 г.)

Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.

Мы мертвым глаза не закрыли,
Придется нам вдовам сказать,
Что мы не успели, забыли
Последнюю почесть отдать.

Не в честных солдатских могилах —
Лежат они прямо в пыли.
Но, мертвых отдав поруганью,
Зато мы — живыми пришли!

Не правда ль, мы так и расскажем
Их вдовам и их матерям:
Мы бросили их на дороге,
Зарыть было некогда нам.

Ты, кажется, слушать не можешь?
Ты руку занес надо мной...
За слов моих страшную горечь
Прости мне, товарищ родной,

Прости мне мои оскорбленья,
Я с горя тебе их сказал,
Я знаю, ты рядом со мною
Сто раз свою грудь подставлял.

Я знаю, ты пуль не боялся,
И жизнь, что дала тебе мать,
Берег ты с мужскою надеждой
Ее подороже продать.

Ты, верно, в сорочке родился,
Что все еще жив до сих пор,
И смерть тебе меньшею мукой
Казалась, чем этот позор.

Ты можешь ответить, что мертвых
Завидуешь сам ты судьбе,
Что мертвые сраму не имут,—
Нет, имут, скажу я тебе.

Нет, имут. Глухими ночами,
Когда мы отходим назад,
Восставши из праха, за нами
Покойники наши следят.

Солдаты далеких походов,
Умершие грудью вперед,
Со срамом и яростью слышат
Полночные скрипы подвод.

И, вынести срама не в силах,
Мне чудится в страшной ночи -
Встают мертвецы всей России,
Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,
Незримы от ног их следы,
Словами беззвучной команды
Их ротные строят в ряды.

Они не хотят оставаться
В забытых могилах своих,
Чтоб вражеских пушек колеса
К востоку ползли через них.

В бело-зеленых мундирах,
Павшие при Петре,
Мертвые преображенцы
Строятся молча в каре.

Плачут седые капралы,
Протяжно играет рожок,
Впервые с Полтавского боя
Уходят они на восток.

Из-под твердынь Измаила,
Не знавший досель ретирад,
Понуро уходит последний
Суворовский мертвый солдат.

Гремят барабаны в Карпатах,
И трубы над Бугом поют,
Сибирские мертвые роты
У стен Перемышля встают.

И на истлевших постромках
Вспять через Неман и Прут
Артиллерийские кони
Разбитые пушки везут.

Ты слышишь, товарищ, ты слышишь,
Как мертвые следом идут,
Ты слышишь: не только потомки,
Нас предки за это клянут.

Клянемся ж с тобою, товарищ,
Что больше ни шагу назад!
Чтоб больше не шли вслед за нами
Безмолвные тени солдат.

Чтоб там, где мы стали сегодня,—
Пригорки да мелкий лесок,
Куриный ручей в пол-аршина,
Прибрежный отлогий песок,—

Чтоб этот досель неизвестный
Кусок нас родившей земли
Стал местом последним, докуда
Последние немцы дошли.

Пусть то безыменное поле,
Где нынче пришлось нам стоять,
Вдруг станет той самой твердыней,
Которую немцам не взять.

Ведь только в Можайском уезде
Слыхали названье села,
Которое позже Россия
Бородином назвала.

LookingGlass а вот Зара поет, офигеть просто можно, рыдала

А Софию Ротару не слышали?

Р. Рождественский. "Баллада о красках".

Был он рыжим, как из рыжиков рагу.
Рыжим, словно апельсины на снегу.
Мать шутила, мать веселою была:
«Я от солнышка сыночка родила...»
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Чёрным, будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она,
говорила: «Слишком ночь была черна!..»

В сорок первом, в сорок памятном году
прокричали репродукторы беду.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
поклонились маме в пояс.
И ушли.
Довелось в бою почуять молодым
рыжий бешеный огонь и черный дым,
злую зелень застоявшихся полей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.

Оба сына, оба-двое, два крыла,
воевали до победы. Мать ждала.
Не гневила, не кляла она судьбу.
Похоронка обошла её избу.
Повезло ей. Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей. Повезло ей! Повезло!—
Оба сына воротилися в село.

Оба сына. Оба-двое. Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось...
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы — смертельной белизны!
Видно, много белой краски у войны.

От героев былых времён
Не осталось порой имён.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землёй и травой.
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых,
Этот вечный огонь,
Нам завещанный одним,
Мы в груди храним.

Погляди на моих бойцов,
Целый свет помнит их в лицо.
Вот застыл батальон в строю,
Снова старых друзей узнаю.
Хоть им нет двадцати пяти,
Трудный путь им пришлось пройти.
Это те, кто в штыки
Поднимался, как один,
Те, кто брал Берлин.

Нет в России семьи такой,
Где б не памятен был свой герой,
И глаза молодых солдат
С фотографий увядших глядят.
Этот взгляд, словно высший суд,
Для ребят, что сейчас растут.
И мальчишкам нельзя
Ни солгать, ни обмануть,
Ни с пути свернуть.