нашла большую статью о детойбийствах в истории человечества...неврным не читать!

из: Ллойд Демоз. Психоистория. Эволюция детства.

История детоубийства на Западе еще ждет того, кто ее напишет, но я не стану этого делать в настоящей книге. Обычно считают, что убийство законных или незаконных детей - проблема скорее Востока, чем Запада. Однако накопленных сведений достаточно, чтобы доказать, что убийство как законных, так и незаконных детей было системой в античности, что законных детей не намного реже убивали в средневековье, а убийство незаконных детей было обычным делом вплоть до девятнадцатого века.

Детоубийство в античности обычно игнорируют, несмотря на буквально сотни ясных указаний античных авторов на повседневность и общепринятость этого акта. Детей швыряли в реку, в кучу навоза, в помойную яму, сажали в кувшин, чтобы уморить голодом, оставляли на пригорке или на обочине дороги «на растерзание птицам и диким зверям» (Еврипид, Ион, 504). Ребенка, который не был безупречен по форме или размерам, который слишком мало или слишком много кричал или по каким-то признакам не подходил к описанию в гинекологическом трактате «Как определить, стоит ли воспитывать новорожденного», как правило, убивали. Однако первому ребенку в семье обычно сохраняли жизнь, особенно если это был мальчик. Девочки, конечно, ценились меньше, и указания Илариона жене Алис (I в. до н. э.) типичны открытой манерой обсуждения этой темы: «Если повезет и ты родишь ребенка, то, если это будет мальчик, пускай живет, если же девочка, брось ее». В результате мужчин было гораздо больше, чем женщин, и такая ситуация была типичной для Запада до самого средневековья, когда число убийств законных детей, вероятно, сократилось. (Убийство незаконных детей не сказывается на соотношении полов, так как в этом случае обычно в равной степени убиваются и мальчики, и девочки.) Доступные нам статистические данные по античности показывают большой избыток мальчиков по отношению к девочкам. К примеру, в 79 семьях, получивших гражданство Милета около 228-220 гг. до н. э., было 118 сыновей и 28 дочерей; в 32 семьях было по одному ребенку, в 31 - по два. Как пишет Джек Линдсей: «Иметь двух сыновей не было необычным, иногда их было и трое, но больше, чем одна дочь в семье – такого практически не бывало. Посейдипп сообщает, что «даже богатые люди всегда бросают дочь». Из 600 семей, о которых остались надписи второго века в Дельфах, лишь один процент имел по две дочери». Убийство законных детей даже состоятельными родителями было настолько привычным, что Полибий считает это причинойобезлюдения Греции: «В наше время во всей Греции - низкая рождаемость и общее снижение народонаселения, из-за этого города пришли в запустение, а земля перестала давать урожай, хотя не было ни длительных войн, ни эпидемий... ведь люди впали в такие причуды, скупость и праздность, что не хотят жениться, а если женились - растить детей, которых имеют обычно не больше одного-двух...»
До четвертого века н. э. ни закон, ни общественное мнение не осуждали детоубийство в Греции или в Риме. Так же относились к нему и крупные философы. Те немногие места в их сочинениях, которые расцениваются как осуждение детоубийства, по моему мнению, имеют как раз обратный смысл, как, например, высказывание Аристотеля: «Что касается того, бросить или воспитать родившихся детей, должен быть закон, по которому неуродливого ребенка надо воспитывать; но что касается числа детей, если действующие законы препятствуют тому, чтобы кто-нибудь из рожденных был выброшен, должен существовать предел воспроизведению потомства». На Мусония Руфа, которого иногда называют римским Сократом, тоже часто ссылаются как на противника детоубийства, однако в его сочинении «Следует ли воспитывать каждого рожденного ребенка?» совершенно очевидно говорится лишь о том, что братьев не следует убивать, поскольку их совместное воспитание очень полезно. Большинство же античных авторов открыто одобряет детоубийство. Так, Аристипп
говорит, что мужчина может делать со своими детьми все, что ему заблагорассудится, ибо «разве мы не сплевываем лишнюю слюну или не отшвыриваем вошь, как нечто ненужное и чужеродное?» Некоторые, как Сенека, допускают убийство лишь больных детей:
«Мы разбиваем голову бешеному псу; мы закалываем неистового быка; больную овцу мы пускаем под нож, иначе она заразит остальное стадо; ненормальное потомство мы уничтожаем; точно так же мы топим детей, которые при рождении оказываются слабыми и ненормальными. Так что это не гнев, а разум, отделяющий больное от здорового».
Масштабы этого явления вырисовываются в мифах, трагедиях, в Новой комедии, где сюжет часто строится на «смешных» моментах детоубийства. В менандровской «Девушке с Самоса»
веселый сюжет состоит в том, что один мужчина пытается нарезать ребенка на кусочки и поджарить. В его же комедии «Третейский суд» пастух подбирает брошенного ребенка, решает вырастить его, но потом передумывает, говоря при этом: «Воспитывать ребенка слишком хлопотно». Он отдает его другому человеку, но при этом возникает спор, кому достанется ожерелье ребенка.
Однако следует заметить, что детоубийство было, судя по всему, широко распространено и в доисторические времена. Анри Валлуа составил таблицу всех известных ископаемых останков доисторического периода от питекантропа до мезолитического человека и обнаружил соотношение полов 148 к 100 в пользу мужчин. Греки и римляне были настоящим островом просвещения среди моря народов, находившихся еще на той ступени развития, когда детей приносят в жертву богам. Напрасны были усилия римлян искоренить этот обычай.
Детские жертвоприношения - это конечно, наиболее четкое воплощение и подтверждение рейнгольдовского тезиса об убийстве своих детей как жертве, которую мать приносит своим родителям. Такой обычай существовал у ирландских кельтов, у галлов, у скандинавов, египтян, финикийцев, моавитов, амманитов, а в некоторые периоды - у евреев. Археологами обнаружены тысячи скелетов принесенных в жертву детей, часто с надписями, гласящими, что жертва - первый сын знатной семьи. Эти надписи в Иерихоне прослеживаются до 7000 г. до н. э. Замуровывание детей в стенах, в фундаментах при закладке зданий и мостов, чтобы сделать их крепче, было также обычным делом — это практиковалось не только при постройке Иерихонской стены, но даже в Германии в 1843 г. В наши дни, когда дети играют в «Лондонский мост обрушился», то изображают жертвоприношение речному божеству, хватая кого-нибудь из играющих в конце игры.
Даже в Риме детские жертвоприношения полулегально существовали. Дион говорит о Юлиане, который «убил множество мальчиков ради магического обряда»; по словам Светония, из-за предзнаменования Сенат «постановил, что ни один младенец мужского пола, родившийся в этом году, жить не будет»; а Плиний Старший говорит о людях, которые «стараются раздобыть костный мозг из ноги и головной мозг младенца». Еще больше был распространен обычай убивать детей своих врагов, часто массово, так что дети из знатных семей не только были свидетелями расправ над детьми на улицах, но и сами постоянно находились под угрозой гибели, связанной с политической неудачей отца.
Насколько я могу судить по доступным источникам, Филон - первый, кто ясно высказался против ужасов детоубийства: «Некоторые совершают это собственными руками; с чудовищной жестокостью и варварством они душат новорожденное дитя, едва успевшее сделать первый в жизни глоток воздуха, бросают в реку или в море, привязав что-нибудь тяжелое, чтобы дитя как можно быстрее погрузилось в пучину. Другие оставляют их в каком-нибудь пустынном месте, надеясь, как говорят сами, что кто-нибудь спасет ребенка, на самом же деле обеспечивая ему ужаснейшую участь. Ибо все звери, питающиеся человеческим мясом, собираются и беспрепятственно пируют над телом ребенка - прекрасный званый обед, устроенный зверям единственными опекунами ребенка, которые призваны беречь его и охранять, его отцом и матерью. Хищные птицы тоже слетаются и жадно расклевывают остатки...»
В течение двух веков после Августа делались попытки вознаграждать тех родителей, которые сохраняли детям жизнь, и тем самым поддержать сокращающееся население Римской империи. Однако явных изменений не было до четвертого века. Умерщвление детей стало рассматриваться законом как убийство только в 374 г. н.э. Даже отцы церкви противодействовали детоубийству, похоже, не из тревоги за жизни детей, а заботясь о душах их родителей. Такое отношение видно в утверждении св. Юстина Мученика, что христианин не должен бросать своих детей, чтобы потом не встретить их в публичном доме: «Чтобы мы не причинили никому неприятностей и сами не впали в грех, нас учат, что нехорошо бросать ребенка, даже новорожденного, и прежде всего потому, что почти все, кого в детстве бросают
(не только девочки, но и мальчики), оказываются потом проститутками».
После Везонского собора (442 г. н. э.) о нахождении брошенного ребенка следовало объявлять в церкви, а около 787 г. Датео из Милана открыл первый приют исключительно для брошенных детей. В других странах развитие шло примерно по той же схеме. Несмотря на большое количество литературных свидетельств, медиевисты обычно отрицают широкое распространение детоубийства в средние века, поскольку это не явствует из церковных записей и других количественных источников. Однако если судить по соотношению полов 156 к 100 (ок. 801 г.) или 172 к 100 (1391 г.), которое указывает на убийство законных дочерей, и если учесть то, что незаконных детей обычно убивали независимо от пола, истинная частота детоубийства в средневековье представляется существенной. Несомненно, Иннокентий III, открывая больницу Санто Спирито в Риме в конце двенадцатого века, превосходно знал, какое количество матерей бросает своих малышей в Тибр. В 1527 г. один священник признает, что «отхожие места оглашены криками выброшенных в них детей».Подробные исследования только начинаются, но, скорее всего, до шестнадцатого века детоубийство наказывалось лишь в. единичных случаях. Когда Винсент из Бове в тринадцатом веке пишет, что один отец вечно беспокоился о дочери, которая «душила свое потомство», когда врачи жалуются, что «находят детей на морозе, на улицах, выброшенных злыми матерями», когда, наконец, мы обнаруживаем, что в англосаксонской Британии действовала презумпция, что умерший ребенок был убит, если не доказано иное, для нас все эти сообщения должны послужить сигналом для самого энергичного изучения средневекового детоубийства. Формальные записи показывают немногие случаи рождения вне брака, и именно поэтому мы не должны довольствоваться допущением, что «в традиционном обществе люди остаются в целомудрии до брака», поскольку многие девушки ухитрялись скрыть беременность от матерей, с которыми спали в одной кровати, не то что от церкви.
По мере приближения к восемнадцатому столетию материал становится полнее, и уже не остается сомнений во всеохватности детоубийства, существовавшего в любой европейской стране. Когда в каждой стране открыли дома для найденышей, туда отовсюду поступали малыши, и дома очень быстро переполнились. Хотя Томас Корэм. и открыл свой госпиталь для найденышей в 1741 г., потому что не мог выносить вида мертвых детей в лондонских канавах и навозных кучах, в 1890-х годах мертвые дети на лондонских улицах все еще были обычным зрелищем. В конце девятнадцатого столетия Луи Адамик описывает существо, выросшее в восточноевропейской деревне, где были «няньки для убийства»! Матери отправляли к ним детей, когда хотели убить, и няньки «выставляли их на мороз после горячей ванны; кормили чем-то, вызывающим спазмы желудка и кишечника; подмешивали в молоко гипс, буквально оштукатуривавший внутренности; закармливали после того, как в течение двух дней заставляли голодать...» Адамика самого должны были убить, но по какой-то причине нянька пожалела его. Его наблюдения за тем, как она разделывалась с другими младенцами, которых ей приносили, дают нам правдивую картину эмоций, лежащих в основе многовековой традиции детоубийства. «Она любила всех своих подопечных странной, беспомощной любовью... но когда незадачливые родители или другие родственники ребенка не имели возможности заплатить небольшую сумму, причитающуюся за содержание ребенка, она распоряжалась ребенком по-своему... Однажды она вернулась из города с маленьким продолговатым свертком... страшное подозрение закралось мне в душу. Ребенок в люльке должен был умереть!.. Когда ребенок кричал, я слышал, как она встает и нянчит его в темноте, приговаривая: «Бедный, бедный малыш! » Впоследствии я не раз пытался понять, как она должна была себя чувствовать, прижимая ребенка к груди и зная, что вскоре убьет его своими руками... «Ах ты бедный, бедный малютка!» Она специально говорила отчетливо, и я слышал: «...плод греха, сам ты безгрешен... скоро ты уйдешь, очень скоро, мой малютка... и уйдя сейчас, ты зато не попадешь в ад, как попал бы, если бы остался жить, и вырос, и стал бы грешником». На следующее утро ребенок был мертв...»
Один итальянец, живший в эпоху Возрождения, имел обыкновение замечать, когда ребенок говорил что-нибудь умное: «Этот долго не проживет». Во все времена отцы говорили своим сыновьям, как Лютер: «Пусть уж лучше у меня будет мертвый сын, чем непослушный». Фенелон рассказывает, как однажды задал ребенку такой вопрос: «Дал бы ты отрезать себе голову, чтобы попасть на небеса?» Вальтер Скотт говорит,
что его мать призналась, как однажды чуть не поддалась «сильному искушению перерезать мне горло и бросить в болото ». Леопарди рассказывает о своей матери: «Заметив, что кто-нибудь из ее детей скоро должен умереть, она была безмерно счастлива, и пыталась скрыть свою радость лишь от тех, кто мог бы поставить ей это в упрек». Источники полны подобных примеров. У людей прошлого потребность изуродовать, обжечь или сжечь, заморозить, утопить, с силой швырнуть или тряхнуть ребенка постоянно находила проявление. Ханс резал щеки новорожденным мальчикам. Роберт Пемелл рассказывает, что в Италии и в других странах в эпоху Возрождения родители, бывало, «прижигали шею горячим железом или капали воском с горящей свечи» на новорожденного ребенка, чтобы он не заболел «падучей болезнью».
В любую эпоху изувеченные дети вызывали у взрослых смех и жалость, на чем и было основано широко распространенное использование детей для выпрашивания подаяния. Упоминание об этом мы находим еще в произведении Сенеки «Опровержение», в котором он делает вывод, что нет ничего предосудительного в поступке того, кто калечит брошенного родителями ребенка: «Посмотри на слепого, который бродит по улицам, щупая дорогу тростью, и вон на тех с раздробленными ногами, а еще посмотри на тех со сломанными конечностями. У одного нет рук, у другого вырваны плечи, чтобы его нелепый вид вызывал смех... Давайте посмотрим, откуда возникают все эти уродства - отправимся в мастерскую по производству человеческих развалин, пещеру, заваленную руками и ногами, вырванными из живых детей... Наносит ли это какой-то вред Республике? Нет, и более того, разве эти брошенные родителями дети не пристроены и не приносят пользу?»
Обычным делом было швыряться спеленутыми детьми. Брата Генриха IV для забавы перебрасывали из одного окна в другое, уронили, и он разбился. Примерно то же случилось с маленьким графом де Марлем: «Приставленная к ребенку нянька и один из камергеров развлекались, перебрасывая его друг другу через окно... Иногда они притворялись, что не могут его поймать... маленький граф де Марль падал и ударялся о камень, который лежал внизу». Врачи жаловались на родителей, ломавших кости своим детям в ходе «обычной» игры в подбрасывание младенца. Няньки часто говорили, что корсет, надетый на ребенка, необходим потому, что иначе «его нельзя будет подбрасывать». Я помню, как один выдающийся хирург рассказывал случай из своей практики: ему принесли ребенка, у которого «несколько ребер были вмяты в тело руками человека, подбрасывавшего его без корсета». Кроме того, врачи часто с осуждением упоминали другой распространенный обычай - с силой встряхивать ребенка, «вследствие чего ребенок оказывается в оглушенном состоянии и некоторое время не доставляет хлопот тем, кто его нянчит».
Отступим назад во времени и посмотрим обычаи древних - германцев, скифов, кельтов, спартанцев (но не афинян, у них были другие методы закаливания). Все они купали детей в холодной речной воде, а холодные ванны со времен Рима считались для детей целебными. В целях лечения и закалки детей даже укладывали спать, завернув в мокрое холодное полотенце. Недаром великий педиатр восемнадцатого века Уильям Бачэн говорит: «Почти половина человеческого рода погибает во младенчестве из-за неправильного ухода или его отсутствия».

[В 17 веке] в истории детства наступил поворотный момент, когда детей женского пола практически перестали убивать как якобы недостойных жизни, второсортных. А ведь практика убийства девочек восходит даже не к античности, а к еще более глубокой древности — к нашим палеолитическим истокам. (Что касается ссылок на демографию здесь и в дальнейшем, смотрите приложение.) К сожалению, те маленькие девочки, которые знают об убийстве родителями их братьев или сестер, очень часто вырастают плохими матерями. В античности детей убивали открыто, поэтому даже у богатых родителей «практически никогда не было больше одной дочери». В средние века детоубийство встречало слабое противостояние церкви, но его уровень снижался очень медленно, причем от девочек избавлялись гораздо чаще. Убивали либо открыто, либо отправляя к «нянькам-убийцам» с оплатой всего лишь на несколько недель вперед, либо очень короткое время вскармливая девочек грудью (меньше, чем мальчиков), отчего они становились восприимчивыми к болезням и умирали. Эти и другие формы избавления от детей преимущественно женского пола широко практиковались в то время. Как правило, в современном обществе девочки биологически выносливее мальчиков и умирают реже, но на графике, составленном по данным переписей населения в разные исторические эпохи, мы видим, что мальчиков примерно в полтора раза больше, чем девочек, и только в семнадцатом веке их становится примерно поровну. Это может служить доказательством убийства детей женского пола. Даже в то время соотношение мальчиков и девочек сильно варьировало по областям и классам, что отражало разнообразие психогенных стилей в Европе семнадцатого века. Англия на столетие опережала Францию и на два столетия - остальную Европу по таким ключевым показателям, как снижение детоубийства, отказ от тугого пеленания, от передачи ребенка кормилице.
Во Франции даже в восемнадцатом веке 80% парижских детей отдавались на несколько лет специально нанятым кормилицам в деревни, а по возвращении домой почти сразу отправлялись в школу или в ученики. Многие французы поэтому совершенно искренне говорили, как Талейран, что не провели под отцовским кровом и недели. В этот же период в Германии и в Италии родители еще кастрировали маленьких мальчиков, примерно каждого сотого, надеясь потом заработать на их певческих способностях. В Италии младенцев еще прибивали к телегам и выставляли на всеобщее обозрение в религиозной процессии: матери отдавали их на мучительную смерть в надежде, что их чадо, послужив религии, попадет на небо.
Данные,показывают значительное преобладание мальчиков в Пистойе эпохи Возрождения: соотношение полов среди детей до 15 лет как для деревенского, так и для городского населения, составляет 125 мальчиков на 100 девочек. Это может отражать особенности рождаемости. Например, Джованни Биллани сообщает, что в 1330-х гг. во Флоренции из 5500-6000 младенцев, которых крестили каждый год, мальчиков
было на 300-500 больше, чем девочек. Если его сообщение достаточно точно, то такое распределение может привести к тому, что отношение всех мальчиков к девочкам разных возрастов достигнет 118%. Такой избыток мальчиков(ведь нормальное соотношение полов у новорожденных - 105 мальчиков на 100 девочек) - еще одно опровержение идеи Хэрлиги о «неправильном подсчете» девочек, потому что при крещении вряд ли можно избирательно ошибиться в отношении какого-то одного пола. Кроме того, девочки всегда биологически выносливее мальчиков, более устойчивы к болезням, поэтому соотношение полов 125 к 100 в возрасте от 0 до 15 лет означает убийство порядка одной трети (или даже больше) всех рождающихся девочек.Эмили Коулмэн соглашается с моим тезисом о широком распространении детоубийства. В своей работе по полиптиху Сен-Жер-мен-де-Пре (ок. 801 г.), включающей использование корреляционного анализа, она приходит к заключению, что соотношение полов у детей - 136 мальчиков к 100 девочкам - нельзя объяснить недостатками подсчета, потому что оно находится в корреляции (обратной) с размерами крестьянских хозяйств, а следовательно, избирательное убийство девочек, несомненно, практиковалось. Это и есть причина преобладания мальчиков на наших таблицах и графиках, ведь трудно представить себе такую «склонность к неправильному подсчету», которая бы зависела от размеров участка земли и повышалась бы или понижалась соответственно перед и после эпидемий чумы.
Уильям Тарн подводит итог данным по Элладе:
«До нас дошли подробные сведения о 79 из нескольких тысяч греческих семей, получивших гражданство Милета. В этих семьях было в общей сложности 118 сыновей и 28 дочерей (соотношение полов 421/100), многие были несовершеннолетними. Никакие естественные причины не могли вызвать такое соотношение. Из семей Эпиктета в 32 было по одному ребенку и в 31 по два; после двух сыновей детей обычно не было. Это доказывают надписи. Двое сыновей были обычнейшим явлением, иногда в семье было трое; в Эретрии в третьем веке из 19 семей по крайней мере в двух было больше одного сына - меньше, однако, чем у милетских иммигрантов. Но все источники сходятся с дельфийскими надписями в том, что... в семье практически никогда не воспитывали больше одной дочери, доказывая правоту утверждения Посейдиппа, что «даже богатые люди всегда бросали новорожденного, если это была девочка». Из 600 семей, о которых остались сведения в дельфийских надписях, лишь у 1% было по две дочери; это согласуется с информацией о милетских семьях, а запечатленные
во всем огромном количестве эллинских надписей случаи, когда у женщин были родные сестры, можно пересчитать по пальцам...»
В объемистой книге «Людские ресурсы Италии» демограф- классик П. А. Брунт одтверждает существование массового избирательного убийства девочек: «Многие, наверное, слышали о «законе Ромула», по которому граждане были обязаны под страхом конфискации, половины имущества (санкция, не имевшая силы против пролетариев) оставлять жизнь и воспитывать всех детей мужского пола и первую дочь, за исключением тех случаев, когда ребенок рождался уродливым или увечным, что должны были подтвердить пятеро соседей, - после этого его бросали. Судя по всему, избавление от калечного ребенка являлось обязательным по закону двенадцати таблиц и вообще считалось нормальным».
Демограф Дж. С. Рассел, всю жизнь изучавший античное и средневековое население, согласен, что численную диспропорцию полов в римскую эпоху можно объяснить только более или менее высоким уровнем убийства девочек, и ссылается на материал Джона из Гастингса (Англия, 1391—1392 гг.), где прослеживается тот же процесс в средневековый период (соотношение 170 мальчиков на 100 девочек). Такого же мнения придерживается специалист по демографии Возрождения Ричард Трекелер, которому принадлежит подробный анализ источников пятнадцатого века по Флоренции, освещающий важные различия между открытым детоубийством предыдущих эпох (инфантицид) и пришедшим ему на смену детоубийством позднего средневековья (филицид). Трекслер приводит выдержку из флорентийского кадастра 1427 г., демонстрирующего диспропорцию между полами, растущую по мере увеличения возраста.
Такая ситуация, когда диспропорция в соотношении полов возрастает по мере того, как дети растут, была противоположна современной демографической ситуации в большинстве стран, обусловленной большей выносливостью девочек, и, как показывает Трекслер, наблюдалась только среди детей, которых воспитывала кормилица. В приютах для детей девочки выживали ничуть не хуже мальчиков, в то время как у кормилиц девочек до годовалого возраста гибло почти в два раза больше, чем мальчиков. Причиной было или разное обращение кормилиц с девочками и с мальчиками, или склонность родителей отдавать к плохо оплачиваемым нянькам скорее девочек, а не мальчиков, или и то, и другое. К новорожденным, чаще к девочкам, применяли прямой инфантицид - их душили, топили или где-нибудь бросали; в более позднем возрасте девочек чаще посылали к «нянькам-убийцам», снабжая суммой, рассчитанной лишь на несколько недель, - няньки прекрасно понимали намек, и вообще чаще отправляли к кормилицам.
В позднесредневековых метрических книгах изредка попадаются случаи очень высокого отношения числа новорожденных мальчиков к числу девочек (Фошер: соотношение 162/100 у французской знати - самое высокое из всех, что я встретил), но обычно соотношение полов у новорожденных варьирует в пределах 110-120. В то же время данные переписей населения показывают еще более высокое соотношение полов, так что в такой повсеместно наблюдавшейся диспропорции полов повинен как избирательный инфантицид новорожденных, так и дальнейший филицид, действовавшие в сочетании. Пожалуй, наиболее
обширное исследование этого сочетания избирательного инфантицида новорожденных и дальнейшего филицида проведено Урсулой М. Каутилл, биологом в Йеле. Она не только определила точный уровень избирательного инфантицида и филицида в Йорке (Англия) в течение трех столетий, но и непосредственно пронаблюдала действие этих механизмов в Гватемале. Работая с приходскими книгами Йорка 1538-1812 годов, Каугилл ввела в компьютер 33000 случаев рождения и составила диаграмму детской смертности, по которой было видно, что девочек в любом возрасте умирало больше, чем мальчиков. По мнению Каугилл, это «свидетельствует о том, что родители в Йорке лучше заботились о сыновьях, чем о дочерях». Такое разное обращение плюс инфантицид новорожденных (в шестнадцатом
веке соотношение полов новорожденных было 110,8) приводило к общему соотношению полов 136/100. В паре прекрасных статей, написанных совместно с Дж. Э. Хатчинсон, Каугилл описывает наблюдения за жителями индейской деревни в Гватемале, где соотношение полов 178/100. Такая диспропорция, говорит Каугилл, объясняется исключительно склонностью родителей «благоволить к мальчикам... дольше вскармливая грудью мальчиков, чем девочек. Попадаются, например, мальчики, которых еще кормят грудью, в то время как их младшие сестры уже отняты от груди. Если пожить среди индейцев, создается сильное впечатление, что о мальчиках и после отнятия от груди заботятся лучше, чем о девочках». Упоминания о более длительном грудном вскармливании мальчиков по сравнению с девочками встречаются в исторической литературе, как и другие сообщения о неодинаковом обращении с детьми разного пола. Интересная деталь: филицидальные индейцы Гватемалы, как и филицидальные европейцы, жившие полтысячи лет назад, одевают своих детей наподобие миниатюрных взрослых, в отличие от соседних племен, делающих меньше различий между девочками и мальчиками. Каугилл и Хатчинсон фактически высказывают идею, что сексуально провоцирующее поведение маленьких девочек по отношению к взрослым мужчинам могло служить эволюционным механизмом предотвращения «демографической катастрофы» - они вызывают к себе интерес в столь враждебной к ним культурной системе и тем самым спасаются. Выражая ту же мысль менее деликатным языком, маленьким девочкам приходилось соблазнять мужчин, чтобы те сохраняли им жизнь.
Несмотря на то, что в пьесе «Макбет» у Шекспира есть строчки, явно подразумевающие, что аудитория хорошо знакома с таким явлением, как убийство новорожденных, к началу нового времени избирательный собственно инфантицид почти полностью сменился избирательным филицидом уже немного подросших детей (все это относится только к законным детям). Особенно ощутим этот процесс был в Англии и в Америке. По словам Ф. Дж. Эммисона, инфантицид имел «прискорбно широкое распространение» в Миддлсексе и Эссексе шестнадцатого века, а Кейт Райтсон в обзорной статье по инфантициду в Англии семнадцатого века пишет, что избавление от детей «иногда принимало более привычную форму убийства непосредственно после рождения», и все же Райтсон приходит к выводу, что убийство детей в семнадцатом веке в Англии совершалось в основном «при кормлении грудью путем умышленной небрежности – форма детоубийства, которая, судя по всему, не рассматривалась как явное преступление».
Было бы ошибкой заключить, что это был результат бедности. Из источников становится ясно, что богатые не меньше, чем бедные, убивали своих детей. Например, данные Коулмана о зависимости уровня детоубийства от размеров земельного участка показывают, что богатые крестьяне убивали девочек ненамного реже, чем бедные, а соотношение полов даже среди детей богатых фермеров достигало 130-140, не доходя лишь до самого высокого уровня - 150-200, который иногда можно было обнаружить у бедняков. Из флорентийского кадастра выводится даже более высокое соотношение для богатых (облагаемых налогом выше 400 флоринов), чем для бедных. Степень преобладания мальчиков отражает уровень детоубийства, и можно заключить, что рождение в богатой семье если и давало какие-то преимущества, то очень незначительные, ведь богатые родители чаще отсылали детей к кормилицам, а вся обширная литература на эту тему свидетельствует о повышенной смертности детей, находившихся на попечении кормилиц.
Не следует также воображать, будто убивали только незаконных детей. Даже если бы у нас не было прямых свидетельств о родителях, распоряжавшихся об убийстве собственных законных детей, то все равно почти все дети, отправлявшиеся под присмотр кормилиц, были законными (утверждение, что в Европе всегда «терпимо» относились к незаконным детям, конечно, совершенно неверно), а последствия такого содержания вне дома были очевидны - например, в Лионе родители половину своих новорожденных отправляли в деревню к кормилицам, и из них половина умирала. Поэтому мне остается придерживаться своего изначального утверждения, что на протяжении античности и раннего средневековья законных детей убивали в огромном количестве, в позднее средневековье это явление пошло на убыль, но лишь к семнадцатому столетию детоубийство стало ограничиваться главным образом незаконными детьми.
Проанализировав все эти демографические свидетельства, к каким выводам можно прийти относительно той атмосферы филицида, которая пронизывала жизнь детей в прошлом? Во-первых, что касается масштабов детоубийства, то мои самые скромные подсчеты указывают на то, что это явление по-прежнему очень сильно недооценивают. В античности и в раннем средневековье убивали, вероятно, от одной трети до половины всех рождавшихся детей, а к началу нового времени это число уменьшилось ненамного. Судя по всему, всех незаконных детей убивали, девочек и мальчиков в равной степени, а если прибавить сюда убийство не меньше трети законных детей, из которых большую часть составляли девочки, то, оценивая эмоциональное воздействие детоубийства на остававшихся в живых, следует иметь в виду буквально миллионы убитых детей. Приведем иллюстрацию размеров детоубийства, которые могут скрываться за соотношением полов детей. Недавнее подробное исследование одной японской деревни 1717-1830 годов дало относительно низкий показатель соотношения полов новорожденных - 114 мальчиков на 100 девочек. Примерно такое соотношение наблюдалось в большинстве стран Европы в начале нового времени, когда убийство законных детей перестало быть массовым. Однако более тщательный анализ возрастных групп показал, что истинные масштабы детоубийства были намного больше, чем. показалось на первый взгляд, ведь уничтожению подвергался большой процент мальчиков (как явствует из результатов вероятностного анализа возрастов), так что инфантицид был «скорее не частью борьбы за выживание, а способом планирования половой структуры, чередования детей разного пола, промежутков между ними, их максимального числа». Мальчиков убивали как во избежание раздела имущества, так и просто потому, что у родителей уже было достаточно сыновей. Диспропорция между мальчиками и девочками наблюдалась из-за того, что девочек все равно убивали чаще. По моим оценкам, в этой деревне избавлялись примерно от четверти всех законных детей, но сюда надо еще приплюсовать почти всех незаконных, и в итоге получится наверняка больше трети всех детей.
В обществах более ранних психогенных стадий убийство детей могло достигать еще большего размаха. Например, убийство половины всех рождающихся детей - вполне правдоподобная цифра для античности.
Вряд ли можно представить себе все последствия этого явления для уцелевших детей. На них не могла не оставить отпечатка царившая вокруг атмосфера филицида, они видели реки, канавы и общественные уборные, заполненные мертвыми и умирающими младенцами, бывали в деревнях «нянек-убийц». Наши демографические и литературные свидетельства очень редко дают понять значимость тех, например, моментов, когда разъяренный отец кричит сыну: «Я могу тебя запросто убить, ты это знаешь»; лишь такие литературные гении, как Луи Адамик, способны были описать свой ужас, когда твоя кормилица, держа у груди другого младенца, напевает о том, как задушит его этой ночью." ...
Маленькие девочки (более выносливые, чем мальчики, как и самки любого биологического вида) росли в атмосфере филицида и прекрасно осознавали всю дешевизну собственной жизни; они знали, что таких же, как они, детей, убивают миллионами, прямо или косвенно; и снижением уровня детоубийства к началу Нового времени мы обязаны тому, что эти же выросшие маленькие девочки стали более по-матерински относиться к собственным детям.

О любви.
Все это вовсе не означает, что родители прошлого не любили своих детей, поскольку это не так. Даже те, кто в наши дни бьет детей, - не садисты; они часто по-своему их любят и иногда
способны выражать нежные чувства, особенно если ребенок не слишком требовательный.

То же можно сказать о родителях прошлого: нежность к ребенку чаще всего выражалась, когда он спал или был мертв, то есть, ничего не просил. Гомеровское «как мать отгоняет мух от спящего дитя, когда он покоится в сладком сне» перекликается с эпитафией Марциала:
«Не обнимай ее слишком крепко, дерн –
Она была так нежна и любила простор.
Будь легкой над нею, добрая мать-земля –
Она легко ступала по тебе маленькими ножками.»
Лишь когда ребенок уже умер, родитель, до того неспособный к эмпатии, рыдая, обвиняет себя, как мы это находим у Морелли (1400): «Ты любил его, но своей любовью никогда не пытался сделать его счастливым; ты обращался с ним, как будто это посторонний, а не сын; ты ни разу не дал ему и часа отдыха...Ты никогда не целовал его, когда он этого хотел; ты изводил его школой и жестокими побоями».
. Родители всегда задавались вопросом, что дадут им дети, и никогда - что они сами дадут им. Медея перед тем, как убить детей, жалуется, что некому будет позаботиться о ней:
Зачем же вас кормила я, душой
За вас болела, телом изнывала
И столько мук подъяла, чтобы вам
Отдать сиянье солнца?... Я надеждой
Жила, что вы на старости меня
Поддержите и мертвую своими
Оденете руками.
И погибла
Та сладкая мечта...
Как только ребенок рождается, он становится родителем матери и отца, со всеми положительными и отрицательными качествами, при этом возраст ребенка не учитывается. Ребенка, независимо от пола, часто одевают в одежду примерно того же покроя, которую носила мать родителя, то есть, мало того что длинную, но и устаревшую, по меньшей мере, на одно поколение. Мать в буквальном смысле возрождается в ребенке; детей не только одевали как «миниатюрных взрослых», но и совершенно отчетливо - как миниатюрных женщин, часто с декольте.
Другом примером «ребенка в роли матери» было распространенное убеждение, что у детей в груди есть молоко, которое необходимо удалить. Итальянская balia (кормилица) должна была
«обязательно время от времени давить грудь, чтобы выжать молоко, беспокоящее младенца». Впрочем, этому поверью можно дать обоснование, хотя

Мамочки1 Как же страшно-то! Как хорошо что мы сейчас живем!

интересная статья......спасибо

только что-то не до конца....где продолжение?:)

хм...точна...
щас найду...

первоисточник
http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Lloid/01.php

Другом примером «ребенка в роли матери» было распространенное убеждение, что у детей в груди есть молоко, которое необходимо удалить. Итальянская balia (кормилица) должна была
«обязательно время от времени давить грудь, чтобы выжать молоко, беспокоящее младенца». Впрочем, этому поверью можно дать обоснование, хотя и слабое: в некоторых редких случаях из груди новорожденного выделяется внешне похожая на молоко жидкость - вследствие действия остаточных женских гормонов матери. Однако одно дело - спонтанное выделение этой жидкости, а совершенно другое - «противоестественный, но распространенный обычай насильственного сдавливания нежной груди новорожденного грубыми руками няньки, служивший наиболее частой причиной воспалений в этой области», как писал еще в 1793 году американский педиатр Александр Гамильтон.
Дети всегда совершенно определенно ухаживали за взрослыми. Со времен Рима мальчики и девочки всегда прислуживали родителям за столом, а в средние века все дети, за исключением разве что членов королевской семьи, использовались как слуги, как дома, так и в других местах, часто прибегая из школы домой в полдень, чтобы обслужить родителей за обедом. Я не буду касаться здесь обширной темы детского труда, однако следует помнить, что дети много работали задолго до того, как в девятнадцатом веке использование детского труда стало предметом обсуждения (речь шла по большей части о четырех- и пятилетних детях).
В прошлом дети часто принимали такую роль. Один ребенок «никогда не кричал и всегда был спокоен... еще младенцем он, часто бывало, протянет руку и вытрет слезу со щеки матери...»
Когда доктора уговаривали матерей вскармливать детей самим, а не отправлять их к кормилицам, то соблазняли обещаниями «тысячи удовольствий, которыми вознаградит ее ребенок... он будет целовать ее, гладить волосы, нос и уши, льстить ей..,» Я составил перечень свыше пятисот картин из всех стран с изображением материй и детей и обнаружил, что дети на них смотрят на мать, улыбаются матери или ласкают ее, в то время как картины, где мать смотрит на ребенка, улыбается ему или ласкает его, являются редкостью, и появились они в более поздний период.
В способности ребенка по-матерински заботливо относиться ко взрослым часто было его спасение. В 1670 году мадам де Севинье решила не брать восемнадцатимесячную внучку в путешествие, которое могло оказаться для ребенка роковым. «Мадам дю Пюи-дю-Фу не хочет, чтобы я брала внучку с собой. Она сказала, что не стоит подвергать ребенка опасности, и в конце концов я уступила. Я не хотела бы рисковать жизнью маленькой госпожи - я очень ее люблю... она многое умеет: рассказывает, ласково гладит, крестится, просит прощения, делает реверансы, целует руку, пожимает плечами, танцует, умеет задобрить и выпросить что-нибудь, ласково потрепать по подбородку. Короче говоря, она чудо как мила, я могу с ней забавляться часами. Я не хочу, чтобы она погибла».

прикольно.....это уже совсем конец???....спасибо.....найдешь чего интересное - пиши мне:))))люблю всякое такое интересненькое....

Чупакабры действительно существуют. Документальное фото

Происхождение этих кровососущих тварей до сих пор неизвестно, но слухов ходит множество. Одни верят, что чупакабры - это результат неудачного генетического эксперимента внеземных цивилизаций, другие утверждают, что это плод земного эксперимента. Третьи же уверены, что это просто собаки, больные чесоткой.

Впервые загадочные существа были замечены в 1995 году в Пуэрто-Рико в районе расположения сверхсекретного военного объекта Пентагона, где якобы проводят опыты в области биологии. В прошлом году подобная тварь была убита хозяином ранчо в Элмендорфе.

Странное создание охотится по ночам, нападая на диких и домашних животных и птиц, высасывает кровь и исчезает. На шее у обескровленных трупов всегда остается небольшая круглая ранка с идеально гладкими и круглыми краями, причем на месте происшествия, как правило, не бывает ни единой капли крови. Часто фермеры находят животных, ставших жертвами чупакабры, без внутренних органов, без глаз, хвоста или лап.

Попавшее в капкан животное Реджи Лагов передал в лабораторию Texas Parks and Wildlife, где предполагаемая чупакабра будет тщательнейшим образом изучена.

Lapka

Провокаторша!)))))))))))))))