Платошка - маленький Фонарик, солнечный лучик

Часть первая

Закрытый кинопоказ режиссера по фамилии Жизнь 

Мир закружился, перевернулся вверх тормашками, съежился, исчез, а потом выпал из пустоты и – хлоп! – вытянулся в прямую линию. Линия краснела на узком кусочке картона, все настойчивей избавляя от одиночества уже нарисовавшуюся там сестру-близнеца. «Обман зрения?», - подумалось с надеждой, и в голове, забитой стереотипами, начали всплывать фразы из женских романов и кадры из мелодрам. Второй линии быть не должно. Ну не должно же ее быть! Ее и не было пять минут назад, от сердца почти отлегло. Кусочек картона с одной полоской должен давно лежать в мусорном ведре, а то, что происходит сейчас – это книга, кино, спектакль, да что угодно, только не наша жизнь. «Уж с кем –  с кем, только не с нами!», - банальности все сыплются, как из того ведра, до которого так и не добрался дешевый тест на беременность, купленный вчера в аптеке с целью привлечения праздничных женских дней. Так всегда было: сделаешь тест – и сразу начинается все, что должно начаться. Сегодня не сработало.

А кино идет. Стойкое ощущение, что это – кино. Как будто я – не я. Наблюдаю за кем-то с праздным любопытством, с бабьим интересом, с немым вопросом: «И что они будут делать?» И кружатся в голове банальности, штампы и клише, за которыми прячется эгоистичная жалость к себе. Жизнь-то ведь только началась! Детки чуть подросли и стали достаточно самостоятельными, но еще не слишком, чтобы за них волноваться. Нашлась работа, которая радует и не отбирает время у семьи. И ах как слышен запах личной свободы, забытый за четыре с лишним года безвылазного сидения дома! Все теперь осталось далеко, за красной линией, в которую вытянулся весь мир. Реальность обросла страхом, он расплылся по всему телу и сосредоточился где-то внизу живота, как раз там, где сейчас стремительно растет махонькая клеточка…

Нет!!! Не буду об этом думать, не хочу, это не со мной, не с нами, я боюсь!!!

Конечно, страшно! Легко ли залезть к себе в душу и понять истинные чувства и желания? Себя с тремя детьми представлять страшно, и аборт тоже делать страшно… Нет решения, гораздо проще превратиться сейчас в стороннего наблюдателя. Что ж, посмотрим кино, почитаем роман?

Щёлк, щёлк-щёлк, щёлк… Она смотрела мимо фотообъектива, мимо искрящейся золотом осенней листвы, мимо степенно булькающих по пруду уток… Надо же было такому случиться – именно сегодня, когда перед глазами с утра маячили только две красных полоски, в город нагрянуло бабье лето. Эта фотосессия была ее мечтой, они с фотографом долго ждали солнца, и откладывать съемку было никак нельзя. Обманчивая уральская погода могла назавтра преподнести сюрприз в виде нуля по Цельсию и снегопада – и тогда все великолепие лип, рябин и яблонь, осыпанных солнечными искрами, останется далеко за кадром, и придется ждать целый год. Целый год, это же целая жизнь! Как кстати была бы сейчас машина времени! Ввести бы в строчке поиска: 1 октября 2009 года. И поглядеть, да еще желательно бы в двух вариантах… На дворе октябрь, это что получается, ждать надо в мае-июне? А в следующем октябре ему будет уже 4 месяца? Да ёлки зеленые, что за мысли?!? Улыбаться, улыбаться! Щёлк, щёлк-щёлк, щёлк…

Или это уже не кино? Две полоски на тесте – целая Жизнь внутри меня. Сколько ей дней? Что делать, господи, что делать? Надо сдать кровь, чтобы знать наверняка …

Она сидела за столом, роняя из глаз на клавиатуру осенний дождь. Соленые от слез пальцы строчили слова, строчки на мониторе сливались в капли, а те, вопреки законам физики, возвращались под опухшие и покрасневшие веки, и этот мокрый круговорот потерянности, казалось, никогда не кончится, как октябрьский ливень за окном. Она любила слова, фразы, предложения; через них ее собственные чувства обретали очертания и становились понятнее и ближе. Радостно ли, горько ли было на душе, первое, что она делала – пыталась выразить происходящее с ней на бумаге, шурша карандашом или щелкая клавишами. Сейчас она тоже строчила слова. Страшные, лишенные здравого смысла, дикие и стыдные. Это было письмо, адресованное внезапной жизни внутри нее. Она просила Жизнь уйти, подождать на небесах, прийти попозже, не сейчас. Она оправдывалась и объясняла, сгорая от стыда. Она просила принять решение за нее, понимая, что прячет голову в песок от своих истинных желаний. Она просила крошечную клеточку освободить ее, почти 30-летнюю женщину и маму двоих детей, от ответственности. И от осознания этой дикости, этой невообразимой глупости и безумия она рыдала еще сильнее.

Файл «Малышу.doc». Сохранен 5 октября 2008 г., 0:46. Лабораторный анализ крови подтвердил беременность и срок в 4-5 недель. Что же делать? Что делать???

Решение нужно было принимать как можно быстрее, время летело, а клеточка внутри нее фантастически быстро росла, превращаясь из точки в существо. Слово «аборт» произносить было страшно, и в разговорах с мужем она стыдливо заменяла его на безликое «это». И передергивалась от своего малодушия. Муж уверял, что поддержит любое решение. От этого было не легче. Ах, как бы ей хотелось, чтобы ей сказали: «Рожать и только рожать, и даже не смей думать о другом». Как бы ей хотелось свалить со своих плеч груз ответственности. Как бы ей хотелось остаться несмышленым ребенком, за которого все решают взрослые и который думает сердцем.

Думать сердцем. Не в этом ли ключ? О чем говорит мне мое сердце? Слышу ли я его?

Она совершенно запуталась, заплутала в разумных доводах, и начались «знаки». Так ей казалось тогда: это именно Знаки. В каждой житейской мелочи она неосознанно искала скрытый смысл. Просто ей хотелось, чтобы в глухой стене шаблонных аргументов появилась брешь. Просто ее сердце нуждалось в том, чтобы его услышали. Счастливые многодетные семьи, беременные, с радостью ожидающие третьего ребенка, «случайные» встречи и неслучайные разговоры, строки из книг, будто выпадающие из контекста и обращенные лично к ней, – мир, этот мудрый и прекрасный мир, вытянувшийся для нее в прямую линию, делал все, чтобы достучаться до ее души. «Если бы можно было вернуться в прошлое, что бы вы хотели изменить в своей жизни?» - «Мне бы хотелось, чтобы у меня был третий ребенок». Стоп – щелкнула кнопка диктофона, куда на днях было записано очередное интервью. Пальцы привычно забегали по клавиатуре, превращая звук в текст, и вдруг запнулись, замерли. Назад на две секунды. Еще разок. «Мне бы хотелось, чтобы у меня был третий ребенок».

«Ну, если и сейчас ты все еще ничего не поняла, - устало вздохнул ангел у нее за спиной, - справляйся сама, а я умываю крылья».

Маленький мой человечек! Мой милый, нежданный друг! Я люблю тебя, я так виновата перед тобой, я чуть не предала свою любовь и вместе с ней – тебя… Прости, прости, прости! Я буду просить у тебя прощения все девять предстоящих нам с тобой месяцев. Малыш мой, какое прекрасное нас ждет время, наполненное любовью, счастьем и светом! Как же нам с тобой будет хорошо, сколько чудес впереди! Я счастлива, что ты – здесь. Я сама звала тебя, я мечтала о тебе, я делилась этими мечтами с родными и друзьями: «Лет через пять-шесть – обязательно!» И вот, чуть приоткрылась дверка на Небесах, ты пришел, и теперь я понимаю, что иначе и быть не могло. Что такое пять-шесть лет по сравнению с Вечностью? Мгновение…

Она нервно бросила телефонную трубку и согнулась в резком приступе тошноты. Капуста, где-то еще должна остаться квашеная капуста, кастрюля за день, кошмар. Ага, вот она. Выскребла со дна остатки, закусила, допила рассол, вздохнула от облегчения. И разрыдалась. Реакция мамы была предсказуемой, но оттого не менее обидной. Тошно на душе, горько, и тело бунтует тоже. Нельзя обижаться, она это понимала. Не на что обижаться, мама жутко переживает, ей жаль свою девочку, не о том она мечтала, не так представляла будущее дочери. Но не получалось не обижаться. Больше всего в жизни ей сейчас хотелось услышать: «Доченька, не волнуйся, я уверена, все будет хорошо, ты справишься, ты у меня сильная, я с тобой!» И прижаться, и уткнуться в плечо, и поплакать, как в детстве, а потом, успокоившись, обрести силы и землю под ногами. Ох, мама, мамочка…

Решение пришло, но страх не исчез. Я чувствовала себя, словно в невесомости; в голове крутилась стиральная машина из мыслей а-ля «а вдруг?», а в животе замирало и перехватывало дыхание, как на американских горках. И самое главное, я никак не могла избавиться от ощущения кино. Реальность куда-то ускользала, и только токсикоз доказывал, что во мне действительно растет человечек. Я, всегда хранящая в тайне свои беременности, искала поддержки практически у всех подряд – у знакомых и незнакомцев, у родных и подруг. Мне нужно было слышать по сто раз на дню, что я молодец и что я справлюсь. Спасибо всем, кто разговаривал со мной тогда. Благодаря этим разговорам я потихоньку возвращалась из невесомости.

«Подсолнухи? В октябре? Откуда?» - она бережно взяла из рук мужа солнечный кусочек лета, чтобы поставить цветы в воду. И уткнувшись в любимое плечо, услышала: «Мы грузимся по такому, казалось бы, радостному поводу. А зачем? У нас будет ребенок, это же так здорово!»

Октябрь неожиданно расцвел для них подсолнухами, и, словно поддаваясь этой солнечной волне, продолжала цвести золотом и осень в городе.

Под струящейся со старых тополей листвой она кружилась с детьми в веселом хороводе, купалась в их заливистом смехе и понимала, что счастлива. «А ведь скоро у меня их будет трое!», - сейчас эта мысль наполняла ее бесконечной радостью, которая переливалась через краешки ее сердца и текла ручейком дальше, к окружающему ее миру. А мир потирал руки и улыбался, ведь он знал, что так и будет, и теперь вбирал ее радость в себя и отсылал стрелой ввысь, в космос, в бесконечность.

Часть вторая

Фонарик

Вау! Кажется, началось! Так-так-так, засечем время… Ооочень хорошо! Минута через семь минут. Леш, я, наверное, рожу сегодня. Алло, Лен, доброе утро, это я. Похоже, ко мне надо ехать, схватки пошли, на тренировочные не похоже, по минуте через семь. Что? Через двадцать минут будешь? Таню? Ну да, зови, мы же договаривались, мало ли, проснется твой малыш прям в потугах, я ж тут одна, Леша на работу уехал. Учитывая еще мои скорости! Дети? Дети в садиках. Ага, давай, пока, жду вас. Хм, как там у меня с Наташкой было? От схваток до ее рождения часа три-четыре, кажется так… Ну и в самый раз! Ребята вернутся, а тут уже чудо на ладошке, замечательно. Ох, снова в животе замирает, в точности как перед экзаменом, забавно. Третьи роды, а все экзамены сдаю. На профпригодность, гы.

Это была очень счастливая беременность, не похожая на первые две. Конечно, тогда тоже было счастье. Старший сын утолил мою жажду материнства, но, жадно впитывая новые ощущения, я не смогла запомнить их вкуса. Это пришло позже, вместе с дочкой: ожидание было осознанное, с тихим удовольствием, но двухлетний сын требовал внимания, поэтому вкус отложился в памяти, а его оттенки – нет. Теперь же подросшие дети позволяли мне получать не просто удовольствие, а истинное наслаждение каждым мгновением своего состояния: я гурманила, смаковала детали и нюансы, жмурясь и урча, как сытая кошка. Кино наконец-то кончилось – вернулась долгожданная реальность. И какая! Моя жизнь стала намного интереснее, цельней, осмысленней, как будто внутри меня зажегся фонарик, осветил путь, и теперь я понимала, куда и зачем идти дальше.

Токсикоз отпустил поздно. Я сильно похудела, узнав, наконец, что это такое: когда дико хочешь кушать, но физически не можешь взять в рот ни кусочка. Раньше мне казалось, что рассказы про «тошнит по утрам» - это беременные фантазии, и на деле все совсем не так критично. Ну не приключалось со мной этой радости за две беременности: да, менялись предпочтения; да, некоторые продукты и даже мысли о них вызывали резкие приступы дурноты, но всегда находилось что-то вполне вкусное, чем можно было утолить голод. А нынче – вода, корочка черствого хлеба через силу и капуста, капуста, капуста, от которой уже было невыносимо, но которую организм почему-то принимал. Я заквашивала ее ведрами, особенно хорошо шел рассол.

Слушай, ну нет схваток. Это все твой сынулька, он меня обаял, и я забыла, что собралась рожать. Ты сказала, два пальца раскрытие? А надо? Десять? Ой мамочки, так значит, я еще совсем-совсем не рожаю, вот дела… Зря, выходит, я вас обеих сдернула. Ну пошли что ли чай пить, завтракать. Вы пока тут сидите, а я полы помою, не успела до сих пор толком убраться в квартире. Ба-атюшки, грязища-то какая, кошмар! Полная антисанитария, нельзя в таких условиях детей рожать, безобразие! Ноги поднимите, ага, вот так, спасибо. Нет, лучше пересядьте, там под диваном вообще вековой слой. А вот это кресло помоги мне отодвинуть? Вот, так уже лучше. О! Схваточка! Боже, а окна-то какие грязные, сейчас протру, вы сидите, сидите. О! Еще одна! А? Ну пойдем посмотрим раскрытие, раз надо. Сколько? Снова два? Э-хе-хе… Опытная, ёлки, роженица. Не рожаю, значит. А почему тогда схватки болезненные? Ладно, езжайте, чего вам тут зря время тратить. Я доубираюсь и спать лягу.

В конце октября мы начали потихоньку приучать дочку к садику, и пока она была на занятиях, я бродила по окрестностям или читала в машине, наслаждаясь вынужденным и таким непривычным одиночеством. В январе вышла на работу, с которой пять лет назад уходила в декрет, беременная Сережей. Вышла сначала из меркантильных соображений – из-за декретных выплат и детского пособия, которые в семейном бюджете, не рассчитанном на появление третьего ребенка, были бы отнюдь не лишними. Но, к счастью, быстро обнаружила во всей этой затее массу немеркантильных плюсов.

Во-первых, оказалось, что гораздо легче адаптировать ребенка к садику в условиях, когда работаешь сама. Наташка вошла в «новую жизнь» идеально, я и не думала, что такое в принципе возможно. Во-вторых, отвыкнув от коллектива, от ежедневных рабочих обязанностей, от обедов в столовке, от непременного утреннего макияжа и укладки, от юбок и каблуков, я радостно окунулась во всю эту рабочую суету, а вечером летела к детям. За день я успевала по ним сильно соскучиться, мы садились ужинать, а потом болтали, играли, бесились, и я получала от этого общения огромное удовольствие, неизведанное раньше. А вдоволь натешенное самолюбие? Что греха таить, приятно было осознавать, что после пяти лет домоседства мозги оказались вполне (и еще как вполне!) пригодными для выполнения задач из прежней рабочей жизни.

Но самое главное – благодаря моему выходу на работу я очень сблизилась со своим папой. Оказалось, что он замечательный, да что там – просто обалденный дед! Внимательный, заботливый, ответственный, трогательно нежный… Он никогда не проявлял особой инициативы в общении с внуками, всегда оставаясь в тени мамы. Мама у меня – бабушка, каких поискать: несмотря на дикую занятость на работе, она умудряется находить время для моих ребят, а те безмерно обожают свою Люту и готовы быть с ней дни и ночи напролет, не вспоминая о родителях. Вот я по привычке и везла деток в гости «к бабушке», как будто не замечая, что там есть еще и дедушка; просила о помощи маму, даже в мыслях не допуская, что можно обратиться к папе. И неловко как-то было, непривычно поначалу звонить ему со словами: «Пап, сегодня Наташку нужно забрать в час, я вам все приготовила дома – одеялко, подушку, полдник, а часиков в шесть уже и мы с Сережей придем». И беспокоилась поначалу – как они там без меня? А папа… Мой любимый папа всегда был наготове, он ни разу меня не подвел, ни разу не отказал в помощи, он ездил к нам из пригорода каждый день – забирал Наташу из садика, укладывал ее дома на дневной сон, кормил полдником, играл с ней до моего возвращения. И до того было здорово – видеть, как они общаются – большой Дед и маленькая кнопка-Внучка! И как я раньше не понимала, что он просто стесняется, не умеет выражать свою любовь? Мой милый, мой добрый папка, теплом твоей души можно обогреть весь город в лютые морозы!

Вообще вся беременность была наполнена такими вот чудесными открытиями. Реальность поворачивалась ко мне новыми гранями, одна другой ярче. Я хваталась за свои ощущения, чтобы запомнить их и сохранить. Жизнь изо дня в день преподавала мне уроки счастья, а я училась быть счастливой.

Ай-ай-ай, да что ж такое, больно! Сколько я проспала? Что? Уже четыре? Надо за ребятами топать. Нет, чай успею выпить. О-ой! Мне кажется, такие схватки у меня уже в самом конце были. Не буду засекать, надоело! Как у нас сегодня на улице? Вроде не жарко, уже хорошо. Все, пошла. Приве-е-ет, Сережка, привет, мой хороший! Как у тебя день прошел? Что ты кушал сегодня? Как ляля, спрашиваешь? Да вот, в животе еще, передумала рождаться пока. Не знаю, почему, наверное, там еще не тесно. Ну, готов? Пошли за Наташкой? На трамвае, на трамвае, не переживай, я пешком не дойду.

Двукратный опыт ожидания ребенка, совсем еще свежий, не успевший залечь в дальние сундуки памяти, давал мне какое-то глубинное, интуитивное знание, что со мной и малышом все хорошо. На учет в женскую консультацию я встала в 28 недель, исключительно ради того, чтобы получить законно полагающийся мне в 30 недель больничный. До того момента спокойно жила без анализов и врачей, от боли в спине и чуть было не накрывшего меня гайморита спасла остеопатия (и два деда – мой папа и свекор, полностью взявших на себя заботы о старших детях и доме), а первое и единственное УЗИ случилось в 34 недели. Положа руку на сердце, я бы и на него не пошла, но надо было исключить возможные отклонения от нормы на случай домашних родов. Кстати, по поводу места родов у меня не было однозначной позиции. Я имела опыт рождения детей и в роддоме, и дома, и оба успешных, и теперь не испытывала ни малейшего беспокойства. Меня накрыла какая-то непробиваемая слоновья нирвана. Дома – значит, дома. В роддоме – ну и ладно, в роддоме. Какая, в сущности, разница, где это произойдет? Это было новое чувство – уверенность, что все будет хорошо при любом раскладе.

На УЗИ все было в порядке; двойни, как подкалывали меня друзья, не обнаружилось; пол малыша мне не сказали по моей просьбе. Мы с мужем не хотели знать – очень уж нам понравилось пребывать в таком приятном неведении, когда ждали Наташу. Да и имело ли это значение после двух разнополых детишек, кто именно родится? Мальчишки – они такие классные! А девчонки – они тоже такие классные! И совершенно не разобрать, кого хочется сильнее. Что касается беременных ощущений, вначале мне казалось, что все напоминает ожидание дочки, а вот к концу беременности я была почти уверена, что родится сын.

Спасибо большое, я постою, мне стоя легче. Нет-нет, сидите, мне точно легче стоя! Господи, когда доедем-то уже? Следующая остановка Малышева, да, сынуль, наша, пойдем к выходу. Фу-у-ух, Сережка, постой минутку… Сейчас-сейчас… Все, шагаем дальше. Здравствуйте, мы за Наташей. Занимается еще? Хорошо, подождем. Нет, сегодня стула не надо, спасибо, я так. М-м-м-м, ух, ух, ух… Сереж, погоди… Ух, ух, ух… Что ты спрашивал? Да, сейчас уже закончится занятие. Здра-авствуй, заинька моя! Что? Шипеть научились? Ну-ка, ну-ка… Ай молодчинка какая, умничка! Ну, давай скорей одевайся, домой пойдем. Нет, ребята, сегодня гулять не будем, маме тяжело. Не-ет, зайки, сидеть на скамейке еще тяжелее. Ляля, наверное, все-таки рождаться надумала, поехали домой, вон, смотрите, наш трамвайчик!

Мои рабочие будни длились два с небольшим месяца, срок беременности неумолимо приближался к дате декретного отпуска. А обещанную квартальную премию все не подписывали и не подписывали. Я отодвигала выдачу больничного листа, как могла, и в консультации – спасибо им! – с пониманием шли мне навстречу, «подстраивая» мой срок под более удаленные числа. 31 марта после сто пятой проверки карты у банкомата стало ясно: «накрылась премия в квартал». Стоит ли объяснять, что вместе с премией накрылись и все меркантильные надежды? Мой махонький символический окладик сотрудника бюджетной организации не давал никаких шансов на хоть сколько-нибудь приличные декретные выплаты, не говоря уже о размере детского пособия. Неприятно. Принялась было дуться на начальство – за то, что обещало и не сдержало слова;  сердиться на себя – за то, что затеяла эту эпопею с работой, не послушав мудрую маму, которая не раз предупреждала о таком варианте развития событий… Надулась, расстроилась, сдвинула брови, сердито вышла на улицу, вдохнула влажный весенний воздух, впитала теплые солнечные лучи, услышала, как внутри робко и нежно толкнулся малыш, увидела, как с ветки на ветку перепрыгнул и задорно, по-весеннему чирикнул радостный воробей, и… сдулась обратно! Ведь сколько хорошего, не измеримого деньгами случилось за эти два с половиной месяца – без работы всего этого бы не было! Бог с вами, начальники, завтра несу торт, будем пить чай и провожать меня в очередной декрет.

Алло, Леш, давай домой. Не знаю, мне уже очень тяжело. Еле ужином ребят покормила. Сережка вообще от меня не отходит сегодня, прям приклеился, никогда такого не было. Натка нормально, играет. Да, конечно, позвонила. Но сейчас пробки, она только минут через сорок будет, не раньше. Давай скорей. Я лягу пойду. Ух, ух, ух… Сережа! Я тебе уже объяснила, отойди от меня, мне трудно! Отойди, пожалуйста!!! Вон папа приехал, беги, встречай. Ой хорошо, слава богу!

Открытия продолжали поступать в порядке живой очереди. Например, я выяснила, что декретный отпуск – это ни с чем не сравнимый кайф! Если бы мне кто-то сказал об  этом в 2004 году, когда я ждала первого ребенка, я бы задрала нос, покрутила у виска и подумала: «В декрет? Фи! Я вам не домашняя клушка, чтобы сидеть дома! Я же свихнусь от скуки и безделья!». И продолжила бы демонстративно ходить на работу с девятимесячным животом – так, собственно, и было тогда, и в декрет я ушла за неделю до рождения Сережи. В Наташкину беременность поработать мне не довелось: разница у ребят всего два года и четыре месяца, и, кроме того, Сережа сам по себе – очень непростой мальчишка, ни о каких садиках или нянях тогда не могло быть и речи. И вот сейчас, беременная в третий раз, я впервые упивалась отпуском. Никогда не забуду то блаженное состояние безделья: отправишь деток утром в садик, заляжешь обратно в пахнущую сном постель, задремлешь или нанежишься вдоволь, потом сладко потянешься, мурлыча вместе с кошкой, неспешно позавтракаешь, посмакуешь кусочек сыра с маленькой чашечкой кофе и начнешь планировать день – такой длинный и такой свободный. Можно побродить в парке, можно поехать в какой-нибудь магазин или встретиться с подружкой, можно остаться дома, почитать книжку или приготовить что-нибудь вкусное… Ни спешки, ни суеты – время стало тогда для меня каким-то неизмеримым, как в раннем детстве, когда нет вчера и нет завтра, а есть только здесь и сейчас.

Четыре пальца? Всего четыре? Точно? Почему меня тогда так плющит? В прошлые разы у меня не было таких сильных схваток даже перед потугами! А сколько еще времени впереди? Сколько??? Это что же будет со мной через два часа, если я сейчас уже готова на стенку лезть… Ух, ух, ух, да, вот так, по пояснице, так легче…Ух, ух, ух… Он у тебя спать хочет что ли? Так иди, укладывай, Лешу только мне позови. Леш, погладь меня, пожалуйста. Нет, не сейчас, когда схватка пойдет. Вот! Ух, ух, ух… Все. В следующий раз поинтенсивней и пониже, где-то здесь. Ух, ух, ух… Нет, не так, ладно, иди к ребятам, я одна. Ух, ух, ух… Леша-а-а, Леш! Дети искупались? Да не в этом дело, я не беспокоюсь, я в душ хочу, меня трясет.

Я много гуляла: весне тогда никак не удавалось побороть зиму, теплые солнечные дни воспринимались как приз, от которого нельзя отказываться. Вот я и не отказывалась, и при малейшем намеке на голубое небо собиралась на улицу. Медленно, но верно таял снег, начинал зеленеть трогательный ежик первой травы, солнышко заставляло щуриться все сильнее, вот уже и в куртке жарко… Ах, Весна, я обожаю тебя за твой оптимизм! В одну из таких прогулок я добрела до ближайшего банкомата, чтобы снять остатки последней зарплаты и посмотреть, не перечислили ли мне мои скромные декретные. Вставила карту, набрала пин-код, нажала «Баланс по счету» - и не поверила своим глазам. Отменила все операции, достала карту, внимательно прочла написанную на ней фамилию. Нет, это не мужа, это моя карта! Снова вставила, снова набрала пин-код, «Баланс по счету»… Ерунда какая-то! Это ошибка? Что-то с банкоматом? На экране чернела цифра. Большая, неожиданная, красивая цифра, которой там не должно было быть. Я ожидала увидеть сумму, в четыре раза меньшую. Премия? Прошла? И ее учли в расчете декретных? Но как это возможно? Невероятно! С ума сойти! Я еще долго вздыхала и охала, ошалело шагая по аллее к дому и теребя распечатанную выписку со счета. И постигала смысл народной мудрости: «Бог дал зайку – даст и лужайку». В нашем случае гипотетическая «лужайка» через пару месяцев обрела четыре колеса и семь посадочных мест: красивой и неожиданной цифры, заставившей меня остолбенеть у банкомата, хватило на то, чтобы поменять нашу старушку-Хонду на семиместный минивэн.

А-а-а-а-а-а… Со звуком вроде легче… Может, встать в коленно-локтевую? Ой нет, лучше стоя… А-а-а-а-а-а… Как тут тепло, хорошо, еще погорячее воду сделаю… А-а-а-а-а-а… А? Что? Уснул твой малыш? Нет, здесь мне тужиться неудобно будет, скользко, я еще погреюсь чуть-чуть и в комнату вернусь. А-а-а-а-а-а… Не знаешь, дети ушли спать? Как, все еще «Малышей» досматривают?! Резиновое время какое-то. А-а-а-а-а-а… Кажется, я уже целую вечность в ванной. А-а-а-а-а-а… Детям уснуть не да-а-а-а-а-а-…

Отдохнувшая, счастливая, умиротворенная в те два последних месяца беременности, я была спокойной, радостной и всегда улыбающейся мамой для своих старших детей. А они были моим отражением. Ни ссор, ни слез, ни скандалов, ни болезней – лишь солнечное настроение, задорный смех и сияние счастливых глаз. Ребята казались мне тогда самыми послушными и понимающими людьми на земле. Они и были такими. Между нами в те месяцы существовала удивительная гармония, какая-то особенная близость, словно я была тайным посредником между ними и новым человеком, с которым они общались на неведомом мне языке. Они по-разному воспринимали беременность – Сережа и Наташа. Сын обожал живот и того, кто там жил. Эмоции мячиками выпрыгивали из него и окутывали нас с малышом с  ног до головы. Забота пятилетнего мальчишки, его нежность, завороженные прикосновения, то, как он ловил и щекотал маленькие пяточки, толкающиеся в его ладони изнутри мамы, как он нашептывал маленькому существу какие-то свои секреты – от всего этого у меня неизменно пощипывало в носу, бегало мурашками по спине, а потом наворачивалось на глазах слезами. А моя милая Натушка – ласковая, тонкая девочка – словно не замечала изменений, происходящих со мной. И совсем не потому, что не хотела замечать. Она все видела, но не глазами – душой. Ей не нужны были слова и объяснения, она чувствовала меня своим добрым сердечком, своей девичьей интуицией. И свою любовь дарила мне так же, не словами и не прикосновениями, точнее, не только ими. От ее большой души – к моей душе, от ее зоркого сердца – к моему тянулись ниточки понимания и безграничного доверия. Жаль, мое сердце пока близоруко: на него нужно надевать очки, чтобы в повседневной суете и вынужденной бессоннице оно не забывало замечать эти тонкие нити. Мне так хочется научиться зоркости души у своей доченьки…

Нет, не холодно, меня просто очень сильно трясет. … … Таня приехала, привет, Таня! … … Спасибо, массируй так же, легче, намного! … … Господи, как без схваток-то хорошо! … …Звучи, звучи со мной, да! … … Девять пальцев, аааааа! … … Лена, я тебе доверяю, надо вскрыть пузырь – вскрывай. … … Ту-у-ужит! … … Дыши собачкой, собачкой дыши! … … Мамочка, ма-а-а-мочка! … … Не могу больше!!! … … Ы! Ы! Ы! Ы! … … Сделайте что-нибудь, чтобы это закончилось! … … Ыыыыыыыыыыыыыы!!!

Всё?... Неужели всё?... Господи, спасибо Тебе, спасибо, спасибо!!! 

Чудо случилось 26 мая 2009 года в 22:50. После безумной, тяжелой гонки от схватки к схватке, от потуги к потуге, от вдоха к выдоху и обратно первыми слезами были слезы облегчения, первым чувством – благодарность, что все, наконец, закончилось. Еще ни разу роды не давались мне с таким трудом. И в первые секунды я, кажется, даже забыла о том, кого я ждала почти 39 недель. Как легко, как свободно, как не больно, как классно, всё, боже мой, всё-о-о-о!!! Никогда больше не буду рожать, ни-ког-да!!! Как хорошо, когда не тужит, когда не надо с искрами из глаз сдерживать потугу, когда можно дышать, как тебе хочется, ёлки-палки, я же могу теперь на живот лечь, ура, ура-а-а-а!!! Из этого помутнения, доселе совершенно незнакомого состояния, меня выдернул голос Тани, помощницы моей акушерки: «Кто? Кто родился? Мальчик или девочка?». И ответ Лены: «Не знаю, пусть сама смотрит». И я вдруг очнулась, вдруг вспомнила, ради кого я в третий раз проходила этот путь.

Я вдруг опустила взгляд вниз и увидела Чудо. Оно лежало на ладонях у акушерки калачиком, попой кверху. Оно было мокрое, чумазое и ворчащее. И оно было очень родное. Бережно-бережно я сгребла это родное чудо в нежную охапку из рук, осторожно перевернула… Чудо нахмурило брови и недовольно сморщило смешной приплюснутый нос. Чудо заворчало сильнее. Чудо собралось возмутиться. Подожди, Чудо, дай мне рассмотреть тебя!

Мальчишка!... Мальчишка, мальчишенька!... Сын!!! И вдруг забылись все мысли, и нас подхватила волна Материнской любви, обняла, приласкала, умыла, убаюкала разум, уняла остатки боли – и мы уплыли в потоке нежности куда-то, мы все: я, мой маленький сыночек, мои родные Сережа и Наташенька, мирно посапывающие в своих кроватках, мой любимый мужчина, чей взгляд говорил мне сейчас больше, чем могли бы сказать слова… И Лена, и Таня, и парк за окном, и засыпающий город – весь мир плыл рядом, чудесно многогранный и пронизанный светом новой жизни… Поистине творится что-то космически важное в тот момент, когда мать соединяется со своим ребенком. Я не испытывала в жизни чувства более мощного и всеобъемлющего, чем накрывало меня каждый раз, когда я брала на руки своих новорожденных малышей.

В самый разгар этого космического единения чумазое и ворчащее Чудо у меня на руках окончательно потеряло терпение. Должно быть, Чудо подумало: «Э-э-э, друзья, так дело не пойдет, надо брать инициативу в свои руки, а то недолго и забытым остаться в этих ваших космических делах». И мой маленький закряхтел, деловито повернулся, нашел грудь, заправски за нее ухватился и начал самозабвенно чмокать и чавкать. Он делал это так аппетитно, активно и умело, словно тренировался все девять месяцев в моем животе. Конечно, космос космосом, а после такого трудного пути, от которого на глазках у моего самого крупного из всех, 3820-граммового малыша остались синяки, аппетит, что и говорить, зверский.

Родилась плацента. В форме сердца. Не знаю, что это означает и означает ли вообще, просто обычно плацента круглая, похожая на инжир с рынка. А тут сердце. Красиво… Удивились пуповине – мощной, основательной, толщиной у крохотного животика в два моих пальца. «Такая пуповина говорит о большой жизненной силе», - сказала акушерка Лена, ставя зажим, чтобы муж смог ее обрезать. «Ну и жизненная сила у тебя, парень!» - скажет спустя месяц наш семейный доктор, когда мы с сыном приедем к ней на первый прием. Наверное, что-то в этом есть. Во всяком случае, хочется верить.

Он был серьезным, нахмуренным, сосредоточенным, строгим с первой секунды своего появления на свет и до первой осознанной улыбки. Платон Алексеевич. Имя дал муж своим волевым решением, я металась и сомневалась, хотя чувствовала, что он прав. Другое имя этому человеку не подошло бы. Слон, Гвидон, Платон… Такой звукоряд, такие ассоциации. Сильный человек, человечище. И никакой не Арсений, не Георгий, как мы предполагали в беременность. Платон. О нет, простите, Платон Алексеевич. Почему-то этого пухленького пупсика в незабываемых, сладких и таких новых для меня складочках хотелось называть так и только так. В первый месяц я слегка робела от его строгого и требовательного вида. Он улыбнулся лишь однажды – не мне и не папе, а старшему брату на следующее утро после рождения. По своему обыкновению, Сережа прибежал к нам в комнату ни свет ни заря, наметился было привычно нырнуть ко мне под одеяло, но был остановлен на полпути: «Осторожно, дружок! Ляля родилась! Мальчик!» Закрываю сейчас глаза, представляю его мордашку в тот момент – и таю от тех воспоминаний. Удивление и радость, умиление и восторг, чуть грусти оттого, что в мамином животе больше нет Тайны, какой-то священный трепет и буря любви… «Мальчик родился, мальчик… Какой ты маленький… Хороший…» - бормотал мой немножко растерянный сын, разглядывая спящего Платона. А тот вдруг открыл глаза, сфокусировал взгляд на брате и одарил его долгой, ясной и абсолютно осознанной улыбкой.

Такой улыбки, адресованной мне, я ждала больше месяца. И дождалась. Научившись улыбаться, Платон Алексеевич превратился в Плошку. Это удивительный малыш. Он все время улыбается. Он улыбается всем и всему. Солнышку утром и луне ночью, птичьему чириканью и кошачьему мяуканью, незнакомой женщине на перекрестке и бородатому дворнику во дворе, соседям и подругам, бабушкам и дедушкам, Сереже и Наташе, мужу и мне… Он открыт миру, а мир открыт ему. В его лучистой улыбке хочется купаться, от его заразительного хохота моментально становится тепло, и забываются все проблемы, в его сладкую шейку хочется зарыться носом и вдыхать, вдыхать, вдыхать его малышковый запах, его белобрысую головушку с двумя макушками хочется целовать бесконечно…  С ним просто хочется быть рядом все двадцать четыре часа в сутки. Я люблю его какой-то звериной, абсолютной любовью. Я не жду от него новых достижений и новых зубов, ни с кем его не сравниваю, не тороплю время, я просто радостно наблюдаю за его развитием и растворяюсь в своем Фонарике, в своем Смайлике, в его заливистом смехе, во взгляде его смышленых глаз, похожих на две капли солнца в горной реке.

И я все время учусь. Мои учителя – это мои дети. Я учусь у Сережи – любви. Любить его и принимать таким, какой он есть, - и любить и принимать мир таким, какой он есть. Я учусь у Наташи – чуткости. Чувствовать то, что нельзя выразить словами, - и видеть в мире то, что нельзя увидеть глазами. А у Платона я учусь улыбке. Улыбаться безусловно, без причины, просто так. Просто потому что жизнь – удивительная штука. Просто потому, что жить невероятно интересно. Просто потому, что на улице весна. Просто потому, что я счастлива.

Июнь 2009 – Март 2010

Фото Елены Савенковой (Ле), Татьяны Смирновой (*tAtA*)