Мариам Петросян. Дом, в котором…; Лилианна Лунгина. Подстрочник

Что почитать товарищам взрослым на досуге? Обзор лучших книжных новинок.

Мариам Петросян. Дом, в котором…

Издательство: Гаятри, 2009 г.

Армянская художница Мариам Петросян живет в Ереване и никогда не была в интернате для детей-инвалидов. Она написала единственную книгу – огромный «кирпич» на тысячу страниц – о внутренней жизни этого заведения. Герои книги тоже рисуют. Им, в общем-то, ничего другого не остается. Их мировоззрение напоминает карту с мельчайшими рисуночками, прорисовками. Дети, лишенные обычной социальной жизни, к тому же имеющие физические дефекты, видят мир не то, что по-своему – они рисуют его заново с белого листа.

В Доме есть воспитатели, заведующий, врачи. Но они так мало и схематично присутствуют в событиях, как будто их нет – есть расплывчатые образы с некой эмоциональной аурой. Люди формата «разговаривающие объекты». Кто-то разговаривает громче, кто-то тише. Задушевнее или злее. Вот так дети и воспринимают взрослых. В Доме существует четкая иерархия, и каждый новичок сразу попадает в свою ячейку, пройдя круг положенных издевательств, которые и на издевки-то не похожи. В их обычном значении. От новичков пахнет домашним уютом, и обитатели Дома чутко реагируют на этот запах, самый лучший запах во вселенной. За него хочется побить.

В книге нет ничего привычного – ни-че-го. Нет «бедненьких» инвалидов, нет сюжета, давящего на жалость. Здесь и умирают по-особому, исчезая с фотографий, испаряясь из коллективной памяти. То ли умер, то ли нет. Наверное, да.

В интернате живут инвалиды-колясочники, инвалиды по зрению или слуху, инвалиды с неизлечимыми болезнями. У каждого своя кличка, очень важная. В книге пересекаются несколько сюжетных линий, читатель легко теряет логику событий, но ее не нужно соблюдать. Сюжет полностью захватит любого, кто выдержит такое количество фатальности. Книга могла бы заканчиваться на каждой странице, столько здесь Концов. Дороги, которые никуда не ведут, предрешенные судьбы. Действующие лица лишены имен, человеческого облика, они ведут себя как истинные дети природы. Понять каждого возможно до тех пор, пока он еще хранит в себе запах своего человеческого дома. Как только запах испарился – и не пытайтесь. Они уже не здесь, они в Лесу – в своем убежище, параллельном мире.

«Мне тут же предлагают написать что-то ещё. Но я не писала эту книгу, я в ней жила. Последние годы урывками, от случая к случаю, всё реже и реже, но для меня это было местом, куда я (исписав гору бумаги) могла войти и побыть там» - этим словам автора (из интервью «Частному корреспонденту») нужно верить.

В книге, по сути, нет ничего фантастического или мистического, хотя она пропитана тем и другим, все до ужаса реально, предметно, осязаемо. Ее нужно обязательно прочитать каждому подростку, озабоченному своими страданиями по поводу неудавшейся жизни. Это тоже опыт.

Цена книги в магазинах: ~360 руб.

Кузнечик соскочил с подоконника

– Ты кто? – спросил он.

— Узник Могильника, – ответил гость. – Вырвал из стены кольцо, к которому был прикован, скинул ржавые цепи и поспешил сюда.

– Почему сюда?

– А я вампир, – признался гость. – Пришёл попить свежей крови. Ты ведь не откажешь больному человеку, дитя?

– А если откажу?

Мальчишка вздохнул:

– Тогда я умру на твоих глазах. В муках.

Кузнечику стало ещё интереснее.

– Ладно. Пей. Только немного. Не до смерти. Если ты так умеешь.

– Благородное дитя, – сказал мальчишка. – Сегодня я сыт, и я отвергаю твой дар. Тела покусанных сестёр выстлали мне путь от темницы до самых твоих дверей.

Кузнечик живо представил, как это выглядит. Одна сестра, вторая, третья… и все лежат укушенные, закатив глаза.

– Весело, – сказал он.

– До безумия, – согласился гость. – Слушай, ты меня не спрячешь? За мной погоня с осиновыми кольями.

– Спрячу, конечно, – обрадовался Кузнечик. – Только, – он оглядел палату, – только здесь негде. В тумбочке ты не поместишься. А под кроватью будет видно…

Гость усмехнулся:

– Не бойся, великодушный отрок. Старый кровопийца знает что делает. Ты не против, если твоя кровать станет чуть повыше?

Кузнечик замотал головой. Мальчишка подошёл к кровати и завертел какую-то ручку. Кровать приподнялась. Гость заглянул под неё и остался доволен.

– Там резинки, – объяснил он. – Удобная штука, если не очень тугие, – он подошёл к Кузнечику и внимательно оглядел его. – Ты мне нравишься, отрок, – сказал он серьёзно. – А теперь простимся.

– Уходишь, – грустно протянул Кузнечик.

Мальчишка подмигнул. Глаза у него были карие — такие светлые, что казались оранжевыми.

– Всего лишь под кровать.

Он помахал рукой и, встав на четвереньки, скрылся под матрасом. Покопошился, чертыхаясь, и исчез.

Лилианна Лунгина. Подстрочник

Издательство: Астрель, 2010 г.

Вы с детства знакомы с Лилианной Лунгиной. Правда-правда. Вы читали – и читаете своим детям книжки про Карлсона, Пеппи Длинныйчулок, Эмиля из Леннеберги. И сами наверняка почитывали Сименона или Бориса Виана в переводе Лунгиной. Ее переводы невозможно забыть или сравнить с кем-то еще, они просто лучшие. Это благодаря ней Карлсон стал «упитанным мужчиной в самом расцвете сил», а Эмиль не расставался с «кепариком и ружариком». В ее стиле заключалось все – интеллигентность, эрудированность, владение настоящим высоким литературным слогом. И проникновение в жизнь и подвиги своих героев. 

Автобиография «Подстрочник» - это дословный «перевод» с телевизора на бумагу. Были отсняты рассказы Лунгиной о ее невероятно насыщенной жизни, ее «коротком двадцатом веке», в которых отразилось все – и детство во Франции, и печальное возвращение в Россию (девочка в неуместном парижском пальто с блестящими пуговицами посреди разрухи и голода), и сталинские репрессии, и война. И послевоенное время вплоть до 90-х годов. У Лилианны Лунгиной блестящая память, она вспоминает разные мелочи, характеризующие не только само время «вообще». Читатель через какую-то якобы незначительную мелочь мгновенно понимает всю тяжесть ситуации в стране. В определенном круге. Или в комнате. Ему передается эмоциональный фон, точность деталей иллюстрирует страницы истории больше и лучше, чем какая-нибудь газетная сводка.

Лунгина часто повторяет в своем монологе: я хочу, чтобы молодые это не забыли… Мы знаем, что тогда многого боялись, но КАК и ПОЧЕМУ – знаем плохо. Слышали про плохие репрессии и хороших диссидентов. Некоторые даже их книжки читали. Но многое уходит в архив коллективной памяти, много черных дыр остается. Глазами Лунгиной мы увидим историю диссидентства, борьбу с космополитами, узнаем о забытых именах и захотим раскопать еще глубже. Автор приглашает нас к новому знанию. После «Подстрочника» хочется быстрее прочитать всех – и книги Лидии Чуковской, и Ольгу Берггольц. Мы что-то настоящее теряем, упуская возможность познакомиться с духом ушедшего времени. Ярким человечным языком Лунгина описывает простые вещи, простые духовные ценности. Да так, что совесть потихоньку царапает. Книга категорически рекомендуется к прочтению, она очень легкая, живая как фильм, от нее трудно оторваться.

Цена книги в магазинах: ~350 руб.

Приплыли в Набережные Челны. Маму я оставила сидеть на причале, а сама пошла искать районную газету. Маленькая деревня с одной главной улицей, то есть на одной улице было несколько двухэтажных домов. Как тогда строили — первый этаж каменный, второй все равно деревянный. Там райком был такой, исполком, еще что-то, а в остальном — настоящая деревня. Пыльная, на высоком берегу Камы, кругом леса. Красиво. И еще раз жизнь мне улыбнулась. Главный редактор, единственный редактор этой газеты, оказался совершенно замечательным человеком. Даричев. Я его помню. Он был настоящий самородок, абсолютный самоучка, грамоте сам научился. Очень умный, талантливый, яркий человек гуманных взглядов, с собственными мнениями, либерал, и ко всему еще художник-примитивист, он мне очень нравился как художник. Надо было искать комнату. Никто не хотел сдавать: боялись москвичей. Я обошла, наверное, двадцать домиков, — не пускают. Это был очень неприятный момент, но Даричев меня все утешал, говорил: ничего, ничего, Лиля, найдем. И действительно, наконец мы сняли на главной улице, на втором этаже, комнату, — только на вещи. Деньги брать никто не хотел. Эта моя ужасная хозяйка мне сказала: ты каждый месяц будешь мне дарить какую-нибудь свою вещь — туфли, платье, свитер. Вот на этих основаниях будешь жить у меня. Я говорю: а когда все кончится? — Тогда ты уедешь. Мне твои деньги не нужны, что стоят эти деньги?

Но выбора не было. Мы поселились в этой комнатке. Даричев меня спрашивает: ты лошадь запрягать умеешь? Я говорю: господь с вами, откуда мне уметь запрягать лошадь? — А без этого здесь нельзя, ты должна каждый день ездить в другую деревню, в другой колхоз и собирать данные. Я говорю: ну хорошо, покажите как. В общем, день он меня учил запрягать лошадь. Оказалось, это не так уж безумно сложно, и буквально на второй или третий день, дико волнуясь, потому что я боялась, что она распряжется... я не понимала... я вообще ничего не понимала. Ну представляете, такая городская девочка, да еще с парижским прокладом, вдруг по этим диким лесам едет в какую-то татарскую деревню. Повозка, телега была и лошадка. Вот так я поехала. Поехала. Доехала. Попала в татарскую деревню. Еле-еле говорят по-русски. Но тем не менее достаточно, чтобы объяснить мне в правлении колхоза, что хлеб не убран, что убрать его фактически невозможно, потому что все парни, естественно, взяты в армию, а девчонки мобилизованы на торфяные разработки, что работают одни старухи кое-как, что не хватает кормов, — в общем, нарисовали страшнейшую картину полного упадка хозяйства. Я записала все, что они рассказали. Мне перепрягли лошадь, поехала назад. В какой-то момент она остановилась, и я не могла ее сдвинуть с места. Вот стала и стоит. И что мне с ней делать? А там леса глухие, страшно. Стало темнеть. Гул какой-то пошел, ветер. Я думала, что сойду с ума, если останусь тут ночевать. Уткнулась ей в шею, плачу, не знаю, ну что мне делать? И вдруг она пошла. По-моему, просто меня пожалела. И кое-как мы с ней добрались домой. Мне помогли ее распрячь, я с трудом еще все это делала. Но потом, между прочим, хорошо научилась, это оказалось совсем не сложно. Вообще, все достигается упражнением — это великая формула. Помните у Булгакова? «— Как вы ловко опрокидываете! — Достигается упражнением». Так вот, все достигается упражнением. Оказывается, может такая французско-еврейско-русская девочка и лошадь запрягать, и ездить, — все может.