Книги для пап и мам – пора запасаться чтивом на предстоящие каникулы.

Леонид Парфенов. Намедни. Наша эра. 1971-1980

Издательство: КоЛибри, 2009 г.

Имя журналиста Леонида Парфенова прочно ассоциируется со словом «стиль». Стильный во всем. Его называют создателем нового стиля в отечественном телевидении, он стильно одевается, он не такой как все, но всегда впереди колонны. Цикл «Намедни» - это шикарные книги-альбомы, тоже стильные. Они шаг за шагом и фотография за фотографией отражают самые яркие события, произошедшие в нашей стране в послевоенный период – и до наших дней. Здесь все: от космонавтов до колбасного дефицита, от «38 попугаев» до «Иронии судьбы», от садистских стишков до террористических актов. Каждая «серия» написана в фирменном сти… ладно уж, написана типичным парфеновским языком: ироничным, нарочито небрежным, точным в плане характеристик для обыденных, казалось бы, явлений.

Документальные альбомы «Намедни» не имеют ограничений по возрасту и интеллекту, они могут стать хорошим новогодним подарком для отдельного человека или всей семьи – особенно для ее старшей верхушки. Книги приятно листать, в них есть, где развернуться и всплакнуть, по ним даже викторины можно разыгрывать на знание истории, во многом кажущейся удивительной и странной для потомков. Вот только для чтения необходим пюпитр, ибо не удержать.

«Ежик в тумане» Норштейн. Режиссер Юрий Норштейн выпускает один за другим мультфильмы, которые признают высшими достижениями искусства анимации взрослые, дети, власти, которые наградят Государственной премией СССР, и мир, отметивший множеством фестивальных призов. Мультфильмы, которые не экранизируют «книжные» сказки, а сказочны сами и по-мультфильмовому. «Лиса и Заяц» (1973), «Цапля и Журавль» (1974) не могут быть рассказаны, только – показаны. В 1975 году Норштейн, его оператор Александр Жуковский и художник Франческа Ярбусова создают особенно завораживающий сюжет «Ежик в тумане». Зверек несет узелок, плутая во мгле, - что тут словами передашь, это видеть надо. Впервые в анимации живет все пространство кадра: туман ходит слоями и клочьями, порывами и потоками. Он дышит, гудит и вздыхает. Он тоже герой – ведет ежика, запутывает его и спасает. Идти то просто и в охотку, то, кажется, не дойти ни за что. Отныне «как ежик в тумане» - определение трогательной детской потерянности среди хитросплетения неведомых жизненных обстоятельств. Мультфильмы покоряют любую аудиторию, хоть самую неискушенную. Профессионалы тоже в восторге – редкое единство. Норштейн – любимец международных фестивалей, он влияет на всю мировую анимацию, особенно – на японскую. Госпремия подоспеет к выходу «Сказки сказок», где сюжеты «мультяшно» перетекают из одного в другой. Позже Норштейн долгие годы будет работать над «Шинелью» по Гоголю: там Акакий Акакиевич – будто ежик в Петербурге.

Джонатан Франзен. Поправки

Издательство: Иностранка, 2008 г.

Книга для любителей сложных психологических романов в духе Томаса Манна, Теодора Драйзера и прочих столпов, но с современными нотками и без явных пылевых разводов. Для тех, кому нравится, когда тщетность и бренность бытия лишний раз подтверждаются на живых людях, нелепости их существования. А все, что выше горизонта, оно так и остается недоступным. Героев романа всю дорогу тянет ближе к земле – они лежат на полу, на земельном участке, падают в море и просто падают, занимаясь делами неприятными и предосудительными.

На своей родине в Америке книга сразу собрала кучу премий, ее даже назвали лучшим романом века. В ней есть все – конфликт поколений, немного политики, аферы, секса. В этом году по сценарию «Поправок» был намечен выход фильма Роберта Земекиса. Повествование ведется неторопливо, из страницы в страницу перебираешься с трудом, вытягивая ноги из болотца. Никакой динамики, катастроф, интриг. Все мелко, жизненно. Пусто. Текст украшают чудесные экскурсы в возрастную психологию: вот сидит мальчик, которого заставляют съесть ненавистное блюдо. Он двигает еду так и сяк, строит дорожки и горки, но она не становится вкуснее. А вот старик, медленно сходящий с ума, и его голова-потемки. Автор играет на нервах, его книгу трудно бросить, хотя при чтении часто возникают справедливые упреки к себе и подозрения в приверженности к какой-то извращенческой тоске.

Из прерии яростно наступает холодный осенний фронт. Кажется, вот-вот произойдет что-то ужасное. Солнце низко, свет тусклый, стынет звезда. Беспорядочные порывы ветра, один за другим. Деревья в тревоге, холодает, конец всему северному мирозданию. Детей в здешних дворах нет. На пожелтевших газонах длинные тени. Красные дубы и белые болотные дубы осыпают желудевым дождем крыши домов с выплаченной ипотекой. В пустых спальнях дрожат двойные рамы. Жужжит, икает сушилка для белья, простуженно гудит садовый пылесос, зреют в бумажном мешке местные яблоки, пахнет бензином, которым Альфред Ламберт, покрасив с утра плетеное садовое кресло, промывал кисть.  В этих стариковских пригородах Сент-Джуда три часа дня — время опасное. Альфред заворочался в большом синем кресле, где дремал после ланча. Он выспался, а местные новости будут передавать только в пять. Два пустых часа — коварная пазуха, рассадник инфекций. Альфред с трудом поднялся на ноги, постоял у стола для пинг-понга, гадая, куда подевалась Инид. Тревожный звон разносился по всему дому, но никто, кроме Альфреда и Инид, его не слышал. Сигнал подавало нарастающее беспокойство. Словно громко дребезжала большая стальная чашка с электрическим язычком, которая выгоняла школьников на улицу во время пожарных тренировок.

Звонок звенел уже так давно, что Ламберты перестали воспринимать тревожное предппреждение — ведь любой звук, надолго повиснув в воздухе, мало-помалу разлагается на составные части (так любое слово, на которое таращишься, в итоге распадается на цепочки мертвых букв) — и теперь слышали только частые удары язычка о металлический резонатор, не слитный звон, а россыпь щелчков, сопровождаемых пронзительными обертонами; звонок звенел так давно, что уже попросту слился с фоном и становился внятен лишь в ранние утренние часы, когда один из супругов Ламберт просыпался, обливаясь потом, и соображал, что звонок трезвонит в голове невесть с каких пор, трезвонит столько месяцев кряду, что успел превратиться в этакий метазвук, нарастание и затихание которого зависело не от силы ударных волн, а от большего или меньшего осознания этого звука. Осознание особенно обострялось, когда сама природа впадала в беспокойство. Тогда Инид и Альфред — она на коленях в столовой, выдвигая ящики, он в подвале, подозрительно приглядываясь к шаткому столу для пинг-понга, — чувствовали, что нервы вот-вот лопнут от тревоги.

Сейчас беспокойство вызывали купоны, лежавшие в ящике рядом с витиеватыми свечками осенних оттенков. Стопка купонов была перехвачена резинкой, и Инид вдруг сообразила, что срок действия большинства из них (а ведь дату, как правило, обводили красным) истек месяцы и даже годы назад, что сотня с лишним купонов, суливших в совокупности скидки более чем на шестьдесят долларов (сто двадцать в Чилтсвильском супермаркете, где скидки удваивали), обесценилась. Тилекс, шестьдесят центов скидки. Экседрин, целый доллар. Срок действия не просто истек — он давно отошел в прошлое. Сигнал тревоги звенел много лет. Инид пихнула купоны обратно к свечкам и задвинула ящик.

Харуки Мураками. ТV-люди

Издательство: Эксмо, Домино, 2009 г.

О чем нынче пишет Мураками? Да все о том же. Ни о чем. Ваяет свое личное хайку. В ожидании перевода супербестселлера «1Q84», который нам обещают только через год, продолжаем читать рассказы (не переставая удивляться, зачем нам это надо – фанаты, что ли?). Мураками стал привычкой как кофе и чистка зубов. Издатели кропотливо роются в ящиках писательского стола, выискивая записки, заметки, обрывки – Мураками хорошо продается, его нужно выпускать. В новой книге представлены шесть рассказов (изданных в Японии еще в 90-м году) о том, как телевидение поработило людей. А также о сохранении девственности, влиянии сновидений и многом другом. Туманные образы, сказка переплетается с реальностью, человеку все время что-то кажется, он пытается закрыться от наваждений. Скука.

Как обычно у Мураками все легко и просто. Утром встали, приняли душ, посмотрели передачу. Поехали на работу, по пути кого-нибудь жестоко убили. Поняли смысл жизни. Вернулись домой, провели вечер с семьей. Его рассказы – это блоги, жж. Читатель подсматривает в замочную скважину, выхватывая моменты, пытаясь связать их логически, вторгаясь в глубину того, что принято скрывать. Или считать малоинтересным. О чем же рассказы? – о том, что если себя вывернуть наизнанку, пережить летальный исход, а потом всю жизнь сидеть и смотреть на меняющиеся картинки перед глазами (любимый «муракамский» герой-наблюдатель), все равно проживешь судьбу, которую всякий смертный сможет записать простыми буквами и получить за это большие деньги.

С того момента, как телелюди вошли в квартиру, и до того, как вышли из нее, я не двинулся с места. И не сказал ни слова. Все это время я лежал на диване и наблюдал за их работой. Вы, наверное, скажете, что это неестественно. А еще добавите, что это как-то странно — просто молча наблюдать за тем, как к тебе в квартиру неожиданно приходят незнакомые люди, да еще и трое. Но я ничего не сказал. Просто молча наблюдал за тем, как развивается ситуация. Наверное, так произошло оттого, что они категорически отрицали факт моего существования. Если бы вы оказались в такой же, как я, ситуации, думаю, что поступили бы аналогичным образом. Я не пытаюсь оправдать себя, однако когда чужие люди у тебя перед глазами абсолютно игнорируют твое присутствие, то и сам начинаешь постепенно терять уверенность в том, что существуешь. Бросаешь взгляд на свои руки, а они начинают казаться прозрачными. Похоже на своего рода ощущение бессилия. Заклятие. Собственное тело, собственное существование постепенно становятся прозрачными. Я теряю способность двигаться. Ничего не могу сказать. И остается лишь наблюдать за тем, как трое телелюдей оставляют в моей комнате телевизор и уходят. Не удается открыть рот. Становится страшно услышать собственный голос.

После того как ушли телелюди, я вновь остался один. Снова вернулось ощущение собственного бытия. Мои руки вновь стали моими руками. Только тут я заметил, что тьма без остатка поглотила вечер. Я включил в комнате свет. Закрыл глаза. Там все-таки был телевизор. Часы продолжали чеканить время. ТаРуППК СЯУС ТаРуППК СЯУС.