Воспоминания детства

Мое детство было босоногим, с драными коленками, синяками, играми в войнушку, лазаньем через забор. По-деревенски беззаботное и свободное. Мы кидались колючими шишками с вьюнов, которые обильно росли на ближайшей помойке, мы дрались палками, мы играли в мячики, лазали по соседским огородам, гоняли скотину во время прихода табуна с пастбища.

Нас не бранили. Нас просто не замечали. У взрослых было достаточно забот, и мы, на нашу радость, были предоставлены сами себе. Вечером, после полива огорода, когда босые пальцы, торчащие из сланцев, уже облиты ледяной колодезной водой, когда грязь уже забилась под ногти и обильно украпала ноги по самые колени, когда крапива безжалостно наставила волдырей на загорелой ребяческой коже, мама отпускала меня к ребятам на улицу, за ограду. Я бежала, задыхаясь от осознания счастья, свободы и в ожидании приключений, которые не заставляли себя долго ждать.

Лучшая подружка Надька. Худенькая, черная как смоль, с огромными, карими, как у коровы, глазами. Надька смутно помнила, что когда-то ее звали не Надя, а Назефе, и жила она в далеком Самарканде, и был у нее папа. И еще кучу всяких интересных вещей. А сейчас она жила через забор от нас с мамой и старшей сестрой в утлом домишке, завалившемся на один бок, и уже точно не помнила: правда ее воспоминания или сон...

С Надькой мы дружили крепко. Все мы делили пополам. Любимым развлечением было лазать по помойкам, собирать осколки красивых тарелок, мыть их и складывать в кастрюлю, стоящую у меня в ограде. Это были самые интересные и шедевральные образцы советской посудной промышленности, некоторые осколки были просто удивительными - разноцветными и с золотыми каемками. Особо ценились красные и синие. Мама узнала - сильно ругалась, по помойкам лазать запретила. Тогда мы начали делать это втихушку. Когда шестилитровая советская алюминиевая кастрюля наполнилась, и мама поняла, что мы не остановимся, она сделала самый хитрый из всех возможных ходов - предложила зарыть сей клад. У нас планировался к строительству новый гараж - под ним-то мы и зарыли наш «клад».

До сих пор интересно… найдут ли его при археологических раскопках через тысячу лет? Найдут! Мама же обещала))

Мой старший брат, приехавший на лето из города к бабушке, которому позволялось немного больше, чем нам, соорудил плот и импровизированный багор и пошел на местную довольно широкую вонючую лужу совершать мировой заплыв. Мы с Надькой, как истинные женщины, толклись на берегу, давая ценные указания, брат Костик водрузил плот на воду, встал на него, толкнулся бугром … и поплыл… мы с Надькой разинули рты. Диаметры наших зрачков достигли размеров доброго блюдца. Мы стояли и испытывали нечто среднее между восхищением и завистью. Длилось это ровно минуту. Костик увидел дохлую ондатру, удачно подцепил ее багром и кинул в нас. Ондатра не долетела, упала рядом на краю лужи и обрызгала нас зеленой вонючей жижей. Костик издал победоносный вопль, а мы завизжали, я задрала подол и ринулась за обидчиком прямо в воду. Костик, спохватившись, стал активно грести багром, двигаясь к противоположному краю лужи. Плот не выдержал накала страстей и начал тонуть. Надька побежала за нашей бабушкой, а я стала вытягивать Костика. В итоге мы получили такую взбучку, что я запомнила это надолго.

Когда высыпал снег и надвигалась самая настоящая сибирская зима, мы играли в первооткрывателей - на самом краю села, за нашим огородом, там, где летом на помойке мы с Надькой искали колотые тарелки, там наметались такие огромные сугробы, что в них можно было потеряться с головой. Нашим неизменными спутниками были наши дворовые собаки. Мы исследовали все сугробы, мы прятались, мы катались, а потом начинали играть в нашу любимую забаву- «поймай пакет». Пускали с самого высокого сугроба самый простой целлофановый пакет. И гонялись за ним как умалишенные, пытаясь схватить. Это было очень и очень непросто: ветер рвал его, трепал, кружил в снежных вихрях, а сугробы были рыхлыми и мягкими. Тот, кто поймал пакет, становился вроде национального героя, и ему переходило почетное право запустить пакет с горы. Ах, какое это было чувство! Стоишь на верхушке сугроба, а под ним стайка ребят замерла в ожидании. Все уставились на твою высоко поднятую руку, а в ней - пакет! И вот, ты разжимаешь пальцы… И все устремляются за ним. И ты тоже, уже мокрая под полушубком, доставшимся тебе в наследство от дяди, под теплыми в заплатах штанами, плотно натянутыми на валенки. Бежишь и чуешь - вот оно счастье.

Помню, как мама купила первую диковинную шоколадку - Сникерс. По дороге домой я даже пританцовывала от ожидания счастья и нетерпения. И вот он - заветный миг. После переделывания кучи ненужных, скучных и утомительных вещей (таких как мытье рук, переодевание, ужин), я наконец-то стою возле мамы на кухне и с замиранием сердца смотрю на нож, который уже коснулся коричневой блестящей обертки шоколадки с красно–синими буквами… Прищурившись, слежу, какой из кусочков побольше. Внутри идет борьба: отдать ли побольше маме или забрать себе? Пока размышляю, мама уже порезала заветный батончик на четыре равные части: мне, сестренке, маме и папе. И вот моя долька у меня в руках. Она мне кажется гигантской, и она только моя! У меня в душе такое чувство, что я прикасаюсь к чему-то великому. Сначала я попробовала крошку шоколада сверху, потом чуточку нуги, потом выковыряла орешек, потом откусила: мне хотелось почувствовать весь вкус этого чуда, чтобы потом хвастаться перед ребятами: а я ела Сникерс!

На лето мы ездили в гости к бабушке по материнской линии. Помню один из таких дней. Был большой праздник. Бабушка с дедом горделиво шли под ручку, окрикивая меня, больше для проформы и для того, чтобы показать соседям, что у них-то, у них, не хуже внучка, чем у других. Я бежала впереди, счастливая от общей атмосферы праздника, то и дело подтанцовывая под звучащую из динамиков музыку.

Помню, к деду подошел какой-то мужчина, сказал, что должна быть сценка, а девочка, которая в ней играет заболела, и спросил, не «одолжит» ли дед для сценки свою внучку. И вот я, голубоглазая, кудрявая до безобразия пятилетняя девочка, сижу на руках у красивого, с легкой небритостью на щеках двадцатилетнего мужчины, обняв его худенькими ручками. Мои волосы и платье красиво развеваются на ветру, глаза широко и трагически распахнуты. Сижу я у него на одной руке, а в другой он держит деревянный меч. Везет нас грузовая машина с опущенными бортами и мы изображаем подвиг неизвестного солдата, который спас маленькую немецкую девочку.

Я играю роль, я все понимаю, поэтому я не улыбаюсь. Дед, еще молодой, такой же кудрявый, как и я, бежит возле машины и машет мне, и кричит, чтобы я не боялась. А я и не боюсь.

Тут же на празднике мама достает у местных умелиц ее любимую черную жвачку, которая готовится по какому-то неведомому рецепту из березовой коры. Я люблю эту жвачку и прошу у мамы. Мама молодая, с высоко заколотыми кудрявыми волосами, улыбается.

Как же быстро пролетают годы, меняются весны и зимы. Вот уже и я в возрасте моей мамы. И сама мама. Живу в городе, работаю на скучной, серьезной работе. И никто, никто из моих коллег, глядя на меня, даже не подумает, что когда–то я была спасенной немецкой девочкой и собирала с подружкой из солнечного Самарканда осколки посуды на помойке…

фото: http://www.russianlook.com/