Воспоминания детства

Фото: globallookpress.com

У меня много воспоминаний из детства. Я помню себя с года. Не так хорошо, как хотелось бы, но все же помню. Воспоминания мои покрыты легкой дымкой времени. И чем больше я в них вглядываюсь, тем больше они ускользают от меня, отделяемые часами, днями, годами, десятилетиями…

Помню наш дом в глухой деревне. На окраине. Степь за домом, зеленая пологая трава, запах разнотравья такой свежий и пряный, что невольно дышишь полной грудью при каждом вздохе. Большое деревенское стадо вечерами разбредалось по всему селу: коровы попутно ели цветы из полисадников, хозяйки гнали их, покрикивая, хворостинами. Коровы лениво ступали, качая величественными бедрами и помахивая хвостами. Мы, ребятишки, бежали их встречать, радуясь какой-то общей радостью, которую нельзя выразить словами. Ее просто чувствуешь в детстве, когда все дружно вместе, все как один, все близкие и родные и каждый знает соседа. И все здороваются, и походя погоняя коров, меняются новостями и сельскими сплетнями. И ты чувствуешь то, что невозможно отнять у человека: как течет мирная жизнь и твое счастливое и веселое детство в селе.

Отец мой выкупил домик-пятистенничек, почти развалюху, в основном под землю: садить огород. В девяностые только огородом и кормились. Родители всегда трудились на земле. Держали скотину. Огород в домике был засажен. А домик сдан в аренду поселенцам - семье с двумя маленькими детьми. Условия аренды были просты: следить, чтоб домик окончательно не развалился. Дети: Кристина и Сережа. Оба как сошедшие с полотен неизвестного живописца: худенькие, почти прозрачные, голубоглазые, со светлыми пшеничными кудрявыми волосам, в рваной грязной одежде с испачканными личиками. Их красота граничила с каким-то отчаяньем. Казалось, Короленко писал своих «Детей подземелья» с этих детей.

Кристина постарше - ей 4, Сережа маленький - ему 2, но он смышлен и не по годам развит. Дети везде ходили вместе, никто за ними не смотрел: они были круглосуточно предоставлены сами себе. Всегда брат и сестра примыкали к нашей компании веселых ребятишек. Кристина была матерью. Прямо маленькая женщина. Худенькая и измученная. Тоненькая до ужаса. Настолько, что не верилось, что ей 4, но как только с ней начинали разговаривать, она проявляла интеллект шестилетнего ребенка.

Она прекрасно говорила. За братом смотрела и в обиду его не давала. Она жила им. Для меня, девятилетней девочки, было загадкой, почему она так возится с этим грязным и вечно сопливым мальчишкой, который как хвост увязывался за нами и был балластом для старших детей. Но то была такая любовь. Любовь необъяснимая, детская, трогательная, всеобъемлющая, которую невозможно понять разумом: только сердцем; любовь безо всякого объяснения. Любовь маленькой девочки к брату.

Я помню, как Кристину угостили конфетами, а она, конфеты видевшая, наверное, только по праздникам, первую конфетку, ни секунды не сомневаясь, отдала маленькому брату. И сопливый Сережа, чавкая конфетой, шел рядом с сестрой гордый и счастливый, держась за подол ее голубенького в цветочек платья худенькой детской ручонкой. И не было для меня этому объяснения.

Родители их не были алкашами или лентяями, как это обычно бывает в деревнях. Отец трудился круглосуточно разнорабочим, мать так же ходила по дворам: кто какую работу даст. Хватало им только на еду. И, по всей видимости, они были доведены до той степени нищеты и отчаяния, которая не дает надежды на иное существование. Они были бедными, честными трудягами.

Помню, играли вместе. Кристина зачем-то зашла домой, я – за ней. Одна комната. Как в крестьянских избах. Деревянные нетесаные стены. Пол, выкрашенный ранее в коричневый цвет, облез настолько, что стружки краски завивались черными острыми завитками. Маленькое кухонное окно с кружевными и грязными занавесками. Разбросанные вещи. Грязная кукла на полу с выколотыми глазами. Алюминиевые ложки на столе. Алюминиевый котелок на плите, до того закопченный, что в нем с трудом уже можно было узнать солдатский трофей. Почему-то Кристина спросила меня, не хочу ли я есть. И я сказала, что хочу.

И вот самое яркое, самое живое воспоминание: в котелке суп. Прозрачный суп из пшена и крапивы, которую Кристинина мать нарвала в огороде. И больше ничего. Ничего, понимаете? Даже картошки нет.
Мне стало так мучительно больно и стыдно, что я, моя семья - мы владельцы этой фазенды, мы как эксплуататоры. У нас огород здесь. А у них ничего! И эти люди, нищие, голодные, они не украли из нашего огорода ни морковинки, ни картошинки! А ели крапиву. Крапиву, которая растет на нашем огороде. И вот это чувство - пронзающее, непонятное мне, тогда еще ребенку, оно – воспоминание детства, которое я вижу, как будто это было вчера.

Вечером я рассказала отцу. Отец выделил Кристининым родителям землю, и они стали на ней работать. Через несколько лет они просто исчезли и все. Никто не знает, где они и что с ними случилось.

Что запомнит из детства мой сын? Спрашиваю себя и не нахожу ответа. Каждому взрослому хочется, чтобы его ребенок был счастлив. Были ли счастливы Кристина и Сережа… Я не знаю. Но они подарили мне самые яркие воспоминания моего детства: воспоминания совести.