Обычная жизнь глазами обычного ребенка.
...
В очередном военном городке однажды закрыли музыкальную школу. Учителя разбрелись по домам и устроили мини-школы на дому, так как им хотелось кушать, а родителям учеников хотелось музыкальных дипломов (не бросать же начатое на полпути). Военный городок потихоньку расформировывался, учителя постепенно уезжали, и так получилось, что я побывала у нескольких из них.
У первой учительницы были близнецы лет двух, мальчик и девочка. Девочку я совершенно не помню. А вот мальчик запомнился. Так как он почему-то меня невзлюбил. Стоило мне войти в их дом, как он выходил из свой комнаты и замахивался на меня кулаком. Учительница сначала говорила ему ласково: «Зачем на девочку замахиваешься?». А потом, когда это стало традицией, она сразу, как я приходила, даже не глядя, кричала ему из другой комнаты: «Не замахивайся на девочку!» Признаться, он был мне тоже неприятен, поэтому я вздыхала с облегчением, когда близнецы спали во время моего урока. Только для меня остается загадкой, как такие малыши могли спать днем под грохот гамм и этюдов.
У второй учительницы было два мальчика – трех и пяти лет. Они были миролюбивые и очень симпатичные – светлые и кудрявые, как ангелочки. Во время уроков они и были ангелами – играли тихонечко в сторонке. Но у меня было такое ощущение, что как только я уходила, они превращались в маленьких дьяволят и начинали чинить разбой и беспредел в доме. Все стены квартиры были разрисованы фломастерами и карандашами, а также вымазаны какой-то едой вплоть до потолка. Из мягкой мебели частично торчала обивка. Провода были все погрызены, а пианино поцарапано.
У третьей учительницы (по сольфеджио) была дочка-школьница, класс, кажется, третий. Сначала расскажу о самой учительнице. Она была крупная, высокая, с огромными ногами и руками. У нее был громовой голос (когда она внезапно говорила что-то в тишине во время контрольной работы, я вздрагивала). Во время уроков она иногда отходила готовить борщ, которым пахло по всей квартире. Мне казалось, что она готовила его в кастрюле необъятных размеров. Пальцы у нее были толстые, и мы всегда удивлялись, как она попадает по нужным клавишам. Так вот ее дочка была совершенно на нее не похожа. Это была маленькая, худая, светлая, испуганная, как мышка, девочка, с тонким голоском и тонкими пальчиками. Она всего боялась, и могла спрятаться за одной ногой своей мамы. Но от мамы ей спрятаться было некуда. Мама давала ей уроки и специальности, и сольфеджио. Не хотела бы я оказаться свидетелем такого урока.
У четвертой учительницы не было детей, но была кошка Нора. Однажды учительнице нужно было уехать куда-то, и она попросила, чтобы мы взяли себе на время кошку. Мама моя была против, но как тут откажешь – остался ведь последний учитель музыки в городке. В общем, принесла я кошку домой. Она была белая в светло-серых пятнах, и очень красивая. Кроме того, я была уверена, что она спокойная и дисциплинированная. Но у нас в доме с ней произошли странные перемены. Нора стала агрессивной настолько, что в первый же день свалила гардину со шторой. Чертыхаясь, мама убрала с полок и сервантов всю красивущую хрупкую посуду. Но кошка не успокаивалась.
Каждый день она находила предмет для расправы, и каждый день мама проклинала тот час, когда отдала меня в музыкальную школу. Помимо всего прочего, кошка оказывала странное влияние на нас с сестрой. Как только она начинала беситься, нас тотчас тоже одолевал какой-то бес, и мы начинали гоняться за кошкой и друг другом, хохотать и греметь всем, что попадалось у нас на пути. Как правило, это происходило вечером, прямо перед сном. Во время очередной вечерней заварушки Нора свалила со стола карандашницу, а моя сестра схватила синий фломастер и в одно мгновение написала мне на штанах пижамы коряво «НОРА». Кажется, она тогда только-только научилась писать. Надпись не отстиралась и еще долго напоминала о Норе уже после того, как кошка вернулась домой.