Детство, опалённое войной

Воспоминания Шутовой Марии Семёновны, 13.11.1934 года рождения.
 
 Война - страшнее нету слова.
Война – суровей нету слова.
И сколько б не минуло лет.
Она оставила свой след
Навечно в памяти детей,
                                                                                                  Чьё детство опалённо ей.
Симонова Т.
 
     

Всё дальше от нас годы ВОВ, унёсшей жизни 27 млн. человек. Прошлый век для нынешнего молодого поколения. Совсем мало осталось ветеранов, которые смогли выжить в жестокой военной «мясорубке». О них и вспоминают только к 9 Мая, начинают приглашать в школы и на торжественные мероприятия, чтобы поделились воспоминаниями. Воспоминаниями, о которых они бы и рады забыть, но болят старые раны; ещё хранятся в  альбомах выцветшие фотографии не вернувшихся с войны, да снятся страшные сны…

Внуки и правнуки спрашивают меня: «Старенькая бабушка, а ты была на войне?» - Нет,- отвечаю я, - но война прошла по моему детству своими коваными сапогами. - Расскажи, - просят они.

Мне больно вспоминать об этих годах, но я понимаю, что они должны знать и помнить о войне. Должны, потому что появляются на домах и заборах время от времени свастики, и фашистов возводят в ранг героев. Волнует молодую кровь теория об «исключительности нации» и «голубой крови». Слышу разговоры, что может быть лучше было бы, чтобы нас «отсталых, лапотных» Германия завоевала. Культуру бы принесла, прогресс, богаче жили б сейчас. Только не знают они того, что фашисты  старались эту «культуру» уничтожить, даже в своей стране жгли книги, расстреливали цвет нации: писателей, поэтов, учёных, тех, кто был против войны.  Остальные народы, кого они завоевали, должны были стать рабами для Великой империи.

Как мы жили до войны

Жили мы на Кубани в станице Имеритинская. Мама, Ефросинья Павловна, 1896 года рождения, воспитывала 5 детей одна, отец умер в 1936 году, последний сын Володя (1937 г) уже родился без него. Старшая сестра Надя (03.03.1915 г) к тому времени уже вышла замуж и уехала далеко. Вася остался за старшего (01.01.1923 г), через год  пошёл работать помощником токаря.  Мама работала поваром в детском саду. В 1937 году Шуре уже 10 лет, мне 3 года. Хозяйство: коза Милка, 5 куриц, огородчик. Коза наше главное богатство – это молочко, которое так надо маленьким детям. Весной  коза принесла двух козлят. Но вырастить их не удалось. Однажды Шура пасла их за огородом, вдруг из леса выскакивает волк и уносит козлёнка. Большая потеря для нашей бедствующей семьи. Летом собираем дикие груши, сушим и сдаём на заготовительный пункт. Платят копейки, но всё маме помощь.

В мае 1941 года Васю забирают в Армию. Мама сильно за ним голосила, как чувствовала, что видит его в последний раз. От Васи пришло 2 письма, одно из училища, в нем он писал, что ему присвоили младшего лейтенанта. Второе из Можайска, с фронта, как раз шли ожесточённые бои, чтобы не пустить фашистов к Москве. Больше о судьбе брата мы ничего не знали. И только после войны пришло извещение, что пропал без вести 23.09.1942 года под Сталинградом. Там шли страшные бои, за одни сутки тысячи человек погибали. Фашисты бомбили позиции и город, обстреливали из орудий, выжить в таком аду было трудно. Искали мы его всю оставшуюся жизнь, в «Жди меня» писали, когда эту передачу ещё Римма Зелёная вела, и позже Кваше, всё надеялись на чудо. Мама так и не дождалась хороших вестей о сыне, много плакала о нём и умерла в  1954 году, сердце сдало, три войны (1914 г, 1918 г, 1941 г) через себя пропустила.

Война

В сорок первом, в сорок памятном году

Из гнезда фашистского – Берлина –

Всей Земле, всем людям на беду

Хлынула железная лавина. 

*** 

Страна цвела. Но враг из-за угла

Свершил налет, пошел на нас войною.

В тот грозный час,

Стальною став стеною,

Вся молодость оружие взяла,

Чтоб отстоять Отечество родное.

А. Безыменский

22 июня 1941 года началась война. Станица сразу обезлюдила: мужики, парни ушли на фронт. Молодые девчата уехали учиться на медсестёр. Остались «подлётыши» 10-14 лет, да старухи. Стариков не было, их ещё в гражданскую порубили. У матери трёх братьев «зелёные» на куски изрубили за то, что сочувствовали советской власти. 

С началом войны вся взрослая работа легла на плечи детей.  Шура всё лето работала  в лесу на заготовке сушёной фрукты. Там и жили в шалашах, кушать себе на костре варили. Дома я с мамой ходила по груши. Далеко в горы, на перевал. Я на дерево залезу, груш натрясу, в  мешок соберём и несём домой. У меня тоже «оклунок»  на спине, маленький, но тяжёлый. Идти далеко, но и отстать от мамы боюсь, вечереет, страшно в лесу. Дома мы с Володькой тоже маме помогали. Коровку мама перед войной купила, косили для неё траву серпами, дома сушили. Пасли её в лесу. Вредная была, всё убежать норовила.

Там же в лесу картошку садили. Ходила маме помогала полоть и окучивать. Возле дома кукуруза поспела. У нас был каменный жернов, утром надо было намолоть крупы на кашу. Жернов ручкой крутила, тяжело, но это была моя обязанность. Зато каша кукурузная с молоком такая вкусная получалась. Потом мне эта каша по ночам снилась, когда мы в оккупации жили и ели лепёшки из травы, опилок и жмыха.

Фашисты появились у нас в 1942. Немец, потерпев поражение под Москвой, стал рваться на Кавказ к нефтяным промыслам. А немного раньше, в ноябре 1941 пришёл с войны Васин друг, с которым вместе они в армию уходили. Рассказал маме, что попал их полк в окружение. Во время бомбежки его ранило, ногу оторвало, а Васю нашего убило осколком. Мама плакала, но не поверила. Похоронки то не было. Моя мама сильная духом женщина была. Кому плохо было, или горе какое, к ней бежали. Утешит, посоветует, молитву почитает, хотя верить в Бога запрещалось. Но верили, может, это и страшную войну пережить помогло.

Когда стали фашистские самолёты над нами летать, помог нам тот друг вырыть землянку, брёвна толстые дубовые на крышу накатали, землёй засыпали. Собрали хуторяне домашние вещи, что получше, в лесу ямы вырыли и попрятали, уходить с насиженных мест не хотели, да и не верилось, что немец сможет через горы перейти. Мы тоже перину и две подушки пуховые спрятали, а дома в печи посуду замуровали, да немного семян кукурузы, тыквы, подсолнечника. Станица несколько раз переходила из рук в руки, то наши, то немцы займут. Фашисты в горах орудия поставили, мы в долине как на ладони были. Однажды утром забежали к нам в дом наши солдатики, поесть, водички испить, а немец как «шарахнет». Попал снаряд по сараю, корову Милку сразу убило. Мы, как воробьи, порх сразу в землянку. Маму солдатики на руках принесли, контузило. Второй снаряд упал в огород и не разорвался. Потом его после войны убрали сапёры.

Через два дня в станице появились фашисты на мотоциклах. Наглые, самоуверенные, жестокие. Началась наша жизнь в оккупации. Сразу стали по сараям шарить, кур ловить, свиней резать.  У нас собака Дружок была. Вася перед войной щеночка маленького подобрал, выпоил из соски. К нам во двор забежали трое немцев, Дружок кинулся укусить, хозяйское добро защищал. Немец застрелил его из пистолета. Я заплакала, бросилась к нему. Мама схватила меня, рот закрыла ладонью, в хату затащила. А то бы и меня могла участь собачки постичь.

Фашисты  в хату зашли, стали «пожрать» требовать.  Шуру заставили полы вымыть. Остались в хате жить, нас в землянку выгнали. По станице развесили листовки с новыми правилами, за любое правонарушение - расстрел. Мама за Шуру боялась, она у нас девка красивая была. Мазала её грязью, одевала в лохмотья, вообще дети старались на улице не появляться. Один раз утром всех взрослых согнали на площадь перед школой. Ночью кто-то солдата у них убил. Расстреляли у школы каждого второго жителя, остальных заставили вырыть яму и их похоронить. Мама осталась жива, еле домой приплелась. Как мы выжили, даже не знаю, фашисты продукты отобрали, живность всю поели, очень уж они мясо любили. Осталась у нас кукуруза, они её не ели. Ещё смотрят, как жернов крутим и насмехаются: «Рус варвар». Конечно, не все зверями были, один молодой потихоньку хлебушко мне иногда давал горбушечку, видел, какой я заморыш. Через полгода я заболела тифом, волосы повылезли, вся в прыщах. Фашисты, как узнали про тиф, сразу из хаты ушли. Очень уж они заразиться боялись. Мама травами меня отпаивала и где-то антибиотики нашла, может у немцев на что выменяла, я не знаю. Болела я долго с высокой температурой, в бреду лежала. Но никто больше в нашей семье не заразился. Через месяц я выздоровела, но остались кожа да кости, стала плохо слышать.

Когда фашистов из станицы выбили советские солдаты, мы назад в хату вернулись. Костей везде было разбросано, во дворе, в огороде. Мы их собрали в кучу и сожгли, золу отнесли на огород, кукурузу посадили. Рады были, что до весны дожили, щипали и ели молодую травку, как гусята, корешки копали. Потом мама узнала, что есть станицы, где немцев не было, и там можно вещи на продукты обменять. Собрала вещи, что ещё сохранились, пошла и принесла мешочек пшенички и бутыль масла подсолнечного. Ещё узнала, что на глину белую меняют продукты. Глина у нас рядом в горе была, белая с голубизной. В станице ей все хаты белили. Каждую весну станица превращалась в невесту: хатки белые, черёмуха цветёт бело-розовым. Наши женщины глины накопали, а я маму попросила меня с ними отпустить. Дала она мне маленький мешочек с глиной, ещё две юбки из плащпалатки сшила и четыре платочка, материал ещё до войны покупала. Подвезли нас на подводе до ближайшего хутора, а там уже всё побелено, глина никому не нужна.

Дальше от хутора до хутора шли пешком, менялось плохо. Я быстро устала, товарки уже стали ругаться, зачем с ними увязалась. Заночевали в одной станице, а утром я проснулась, уже никого нет. Они рано встали и ушли. Я в рёв, как теперь домой добираться одной. Хуторянки вокруг собрались, стали расспрашивать: чья и откуда, сочувствовать. Молодайки посмотрели мой товар, юбки и платочки сразу разобрали, а потом и 4 мисочки глины моей обменяли. Дали мне и круп разных, и сала взамен, даже масла топлённого. Нашли попутку, которая в нашу станицу ехала и отправили. Мама очень удивилась, что я так много наменяла. Женщины-соседки, как вернулись, извиняться приходили, объясняли, что не со зла меня бросили, а хотели на обратном пути забрать.

К осени у нас в огороде наросли овощи, кукуруза. Фруктов мы насушили. Немцев с Кавказа уже далеко прогнали. Но работы не было и мы уехали в колхоз к родственникам. В сентябре школа стала работать. Мне было 9 лет, пошла я в первый класс. Жизнь потихоньку налаживалась.

Когда пришла в мае 1945 года победа, плакали наши матери от счастья и от горя, потому что не вернулись с той войны мужья и сыновья. За судьбу сына мама так и не узнала ничего. Из Министерства обороны ответили, что служил снайпером, пропал без  вести. А где был между 1941 и 1942 годом, почему не писал, мы только строим догадки. Может и писал, да мы были в оккупации, а потом переехали, так и потерялись.

В этом году Васе бы уже исполнилось 90 лет. Когда молюсь по утрам за живых и мёртвых, никогда не знаю, к каким его причислять. Говорю: «Господи, тебе одному известно, где сейчас мой старший брат»,

Часто думаю о том, что будут жить солдаты ВОВ в нашей памяти, пока есть кому вспоминать. На ум приходят строки Р.Рождественского:

Вспомним всех поимённо,

Горем вспомним своим.

Это нужно не мёртвым,

Это надо живым!  

А потом вымрет последнее поколение – дети войны, останется только история, да ещё может книга памяти, которую, говорил мне младший сын, составили в Москве (Музей боевой славы.)

Но я прошу вас, внуки, помните, и детям своим расскажите, чтобы никогда больше на Земле не было войны. Одумайтесь те, кто копит оружие, придумывая все более страшное. После следующей войны уже никого и ничего не останется на Земле.

Жизнь после войны

Трудно, конечно, жили. Тыквенная да кукурузная каша, зимой картошка. Хлеб по карточкам, только на детей. Жизнь в землянке подорвала наше здоровье, летом Шуру радикулит скрутил, ходить не могла. Спасибо старухам травницам, вылечили. Выкопали во дворе яму, трав на дно наложили, кипятком залили. Шуру посадили и укрыли плотной тканью, только голова торчала. Никогда потом до самой старости она не жаловалась, что кости болят. А меня вот артрит с детства мучил и по сей день. 

Война закончилась. Мама в колхоз пошла работать. Шура на нефтепромыслы устроилась поварихой. Я и Володька в школе учились. Закончила семь классов, поехали с подружкой Антониной в ФЗУ, поступили учиться на льнопрядельшиц в Вязники (Владимирская область).

Одежда: бумазейное коричневое платье, телогрейка, резиновые сапоги, питание казённое. Жидкий пшённый супчик - через час опять кушать хочется. Мама помогать не могла, сами едва перебивались. Через год стали ученические получать, когда уже распределились на фабрику работать. Хотелось в кино сбегать, на танцы, купили вскладчину с Тоней одно клетчатое платье на двоих, выходное было.

Я на гитаре играла, пела хорошо, вечерами после работы устраивали спевки в общежитии. Мечта у меня была стать учителем литературы, я стихи хорошо наизусть запоминала. До сих пор могу все сказки, стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова декламировать, читать очень люблю. Но  моя мечта так и не сбылась, заболела мама, инсульт, отнялась правая сторона. Бросила я всё и уехала домой, Володька там один и за мамой надо ухаживать.

Недолго мама пролежала, умерла, остались мы сиротами. Похоронили, остались в своей хатёнке одни с братом. Шура уже в Казахстане жила, замуж там вышла за Николая. Через год он погиб в пьяной  драке, сестра одна с дочкой Тоней осталась. Так и прожила всю жизнь, работала на нефтебазе. Володю через год в Армию забрали. Я год сама жила в пустой хате, работать пошла на почту. Потом в сентябре 1955 года вышла замуж за Кострицкого Ивана. Бравый такой морячок, только вернулся с Тихоокеанского флота. Прожили мы с ним счастливо 43 года, четверых детей вырастили. Сейчас у меня 9 внуков и 4 правнуков. Детям о войне с детства рассказывала, песни военные пела. А теперь хочу, чтобы и внуки не забывали, какою ценою завоевано счастье жить мирно, и наша свобода.

«Через века, через года,

- Помните!

О тех, кто уже не придёт никогда,

- Помните!

Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили

Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!

Р. Рождественский